Цитаты со словом «селен»

Ведомости об инородцах составляются канцеляристами, не имеющими ни научной, ни практической подготовки и даже не вооруженными никакими инструкциями; если сведения собираются ими на месте, в гиляцких селениях, то делается это, конечно, начальническим тоном, грубо, с досадой, между тем как деликатность гиляков, их этикет, не допускающий высокомерного и властного отношения к людям, и их отвращение ко всякого рода переписям и регистрациям требуют особенного искусства в обращении с ними.

Он нам обещал, что никуда ты от нас не уйдешь, а если укроешься в богатом селенье, спрячешься там, словно в воду канешь, он все равно тебя найдет, все равно отыщет тебя, где бы ты ни была.

В толпе на берегу я узнал Косякова, приехавшего из селения Найхин на двух гольдских лодках, для того чтобы встретить нас и в последний раз сделать кое-какие закупки.

Тогда Анюй проложит себе новое русло где-нибудь около селения Торгон и, может быть, смоет самый Торгонский остров.

На Торговой площади с лоджии дельи-Озии, на южной стороне дворца Ратуши, в присутствии старейшин, консулов, именитых граждан и синдиков, прочитана была герольдом «привилегия», дарованная герцогу Моро вечным Августом Священной Римской Империи, Максимилианом: – «Maximilianus divina favente dementia Romanorum Rex рег Augustus – все области, земли, города, селения, замки и крепости, горы, пастбища и равнины, леса, луга, пустоши, реки, озера, охоты, рыбные ловли, солончаки, руды, владения вассалов, маркизов, графов, баронов, монастыри, церкви, приходы – всех и все даруем тебе, Лодовико Сфорца, и наследникам твоим, утверждаем, назначаем, возвышаем, избираем тебя и сыновей твоих и внуков, и правнуков в самодержавные власти Ломбардии до скончания веков».

Уже в 1767 году, по поводу предложения слободско-украинской губернской канцелярии вернуться к прежнему порядку записки незаконнорожденных за теми, кто будет держать их у себя, Сенат приказал «написанием» их в оклад за такими лицами «обождать» впредь «до генерального о том учреждения»; кроме того, в 1783 году велено было незаконнорожденных от свободных матерей причислять к государственным селениям, заводам и промыслам по рассмотрению казенных палат и по их собственному желанию, а в установлении о сельском порядке в казенных имениях 1787 года разрешено незаконнорожденных, не принятых их матерями «на воспитание», отдавать тем, кто пожелает принять их, но только на «определенные лета».

И жаворонка звон с прозрачных облаков Летит над пашнями, пронзителен и тонок, И вот — Дороги по утрам уже бегут вперед Скрываясь под зеленым сводом Раскинутых ветвей — к лугам, селеньям, водам; Без отдыха они Канавы огибают и плетни; То мягче, то прямей и круче Взбираются, змеясь, на склон холмистой кручи, Где сладко пахнет скошенной травой; Помедлить, подождать им хочется порой; И тень от облака — ширококрылой птицы — В полдневный зной на них торжественно ложится; Сквозь нивы желтые, где началась страда Июльская, они проходят иногда: То вправо двинется одна, то сразу Налево

Но и сам он не мог глядеть на Тург без какого-то внутреннего трепета, хотя гневно корил себя; сердце его невольно смягчалось при виде библиотеки, где еще хранились книги, которые по его указанию когда-то прочел Говэн; он был священником в соседнем селении Паринье; сам он, Симурдэн, жил на верхнем этаже замка; в этих комнатах, поставив между колен крошку Говэна, слушал он, как тот складывает слоги; здесь, меж этих древних стен, у него на глазах его возлюбленный ученик, чадо его души, становился взрослым человеком, здесь зрел его разум.

Ныне же по выходе совсем из той службы в отставку и по возвращении в имения отца его, состоящие ** и ** губерниях **, ** и ** уездах, в разных селениях, всего до 3000 душ, находит, что из числа таковых имений вышеписанными ** душами (коих по нынешней ** ревизии значится в том сельце всего ** душ) с землею и со всеми угодьями владеет без всяких укреплений вышеписанный гвардии поручик Андрей Дубровский, почему, представляя при оном прошении ту подлинную купчую, данную отцу его продавцом Спицыным, просит, отобрав помянутое имение из неправильного владения Дубровского, отдать по

Пока не рухнул ты под топором, мой вяз, воловьим сделавшись ярмом, оглоблею, распятьем при дороге, пока не превратился ты в поленья, чтоб запылал очаг убогий в домишке ветхом на краю селенья, не взмыл над крышей дымом невесомым; пока не вырван с корнем буреломом, не свален вихрем сьерры ледяной и в океан, кружась в водовороте, не унесен дуэрскою волной, запечатлею я в своем блокноте твоих листков зеленых благодать и, обернувшись к жизни, к свету, буду от дней весенних ожидать для сердца своего второго чуда.

Я слышал, некогда Церера здесь просила, И вот прошения ее какая сила: Что весь почти спился на свете смертных род, И хлебу от того великий перевод: Купцы, подьячие, художники, крестьяне Спилися с кругу все и нас забыли впьяне; А сверх того еще от сидки винной дым Восходит даже к сим селениям моим И выкурил собой глаза мои до крошки, Которы были, сам ты помнишь, будто плошки; А ныне, видишь ты, уж стали как сморчки; И для того-то я ношу теперь очки.

Бошняк пишет, между прочим, в своих записках, что, разузнавая постоянно, нет ли где-нибудь на острове поселившихся русских, он узнал от туземцев в селении Танги следующее: лет 35 или 40 назад у восточного берега разбилось какое-то судно, экипаж спасся, выстроил себе дом, а через несколько времени и судно; на этом судне неизвестные люди через Лаперузов пролив прошли в Татарский и здесь опять потерпели крушение близ села Мгачи, и на этот раз спасся только один человек, который называл себя кемцем.

Дай мне еще более – и мы раздавим Литовского недруга: с одной стороны мое войско, с другой – Султанское, с третьей – Ногаи, с четвертой полки твои устремятся на его землю», – и в то же время Крымские шайки, вместе с Азовцами, с Ногаями Казыева Улуса, жгли селения в уездах Белевском, Козельком, Воротынском, Мещовском, Мосальском: Думный дворянин, Михайло Безнин, с легкою конницею встретил их на берегу Оки, под Слободою Монастырскою, разбил наголову, отнял пленников и получил от Царя золотую медаль за свое мужество.

Как ученик волшебника, призвавший Стихийных демонов, Не мог замкнуть разверстых ими хлябей И был затоплен с домом и селеньем – Так человек не в силах удержать Неистовства машины: рычаги Сгибают локти, вертятся колеса, Скользят ремни, пылают недра фабрик, И, содрогаясь в непрерывной спазме, Стальные чрева мечут, как икру, Однообразные ненужные предметы (Воротнички, автомобили, Граммофоны) – Мильонами мильонов, – затопляя Селенья, области и страны – Целый мир, Творя империи, Захватывая рынки, – И нет возможности Остановить их ярость, Ни обуздать разнузданных рабов.

В лучшее же против прежнего состояние приведена императором Александром I), управляющая всеми заведенными в Америке селениями (под американскими селениями подразумеваются не только основанные в Америке, но и на всех островах, лежащих между восточной стороной Сибири и западным берегом Америки, а также и на островах, простирающихся от южного мыса Камчатки до Японии), из-за величайшей отдаленности всегда испытывала почти непреодолимые трудности в снабжении их необходимыми припасами и многими нужными вещами, отчего цены на все непомерно возросли.

Во все правительственные и судебные уряды малороссийские посланы поляки с многочисленными штатами; города заняты польскими гарнизонами, а другие селения их же войсками; им дана власть всё то делать народу русскому, что сами захотят и придумают, а они исполняли сей наказ с лихвою, и что только замыслить может своевольное, надменное и пьяное человечество, делали то над несчастным народом русским без угрызения совести; грабительства, насилие женщин и самых детей, побои, мучительства и убийства превзошли меру самых непросвещенных варваров.

А как Мелита очень нравилась вдове Ефросине за ее красоту, добрый нрав и изящную домовитость и Ефросина знала, что ее сын, юный Пруденций, давно страстно любит Мелиту и уста его, наяву и в сонной дремоте, только и шепчут драгоценное юноше имя Мелиты, то известие, принесенное Маремою, все-таки сильно встревожило вдову Ефросину, и она просила Марему никому более в селении не рассказывать о том, что она слышала от находившейся в особенном, возбужденном состоянии Мелиты. –

И когда речь Алкея была кончена, все мужчины остались на время в молчании, а потом один из них, самый старейший в селении, молвил: — Я бы так рассудил, что в море бывают всякие беды, и что случилось с Гифасом, того уж теперь не поправить, а надобно думать о вдове Ефросине и об отроке, сыне Гифаса, которые остались в живых и которых здесь видим все перед собою, босых и в печальных одеждах с неподрубленным краем.

На пути к Москве узнав о гибели расстриги, он с терскими козаками бежал назад, мимо Казани, где бояре Морозов и Бельский хотели схватить его: козаки обманули их; прислали сказать, что выдадут им Самозванца, и ночью уплыли вниз по Волге; грабили людей торговых и служивых; злодействовали, жгли селения на берегах, до Царицына, где убили князя Ромодановского, ехавшего послом в Персию, и воеводу Акинфеева; остановились зимовать на Дону и расславили в Украйне о своем лжецаревиче.

Когда в ночь на Светлое Христово Воскресение над нашими унылыми городами и бедными селениями, от края до края по всему лицу русской земли, гудят колокола, сияют огнями церкви, и раздается в них самая праздничная песнь из всех человеческих песен: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав — то мы, как бы мало не верили, все-таки чувствуем, что это еще доныне, после двух тысячелетий скорби – наша радость, наша песнь,

Правитель гордый, разумом велик, Спустил свирепых псов раздора, Науськав свору их на материк{206} И океанские просторы; И для того, чтоб обуздать их пыл, Чтобы продлить их исступленье, Он предал пламени, он обратил В пустыню нивы и селенья; Лил кровь, как воду, холоден и строг, И, гнев народный презирая, Невыносимым бременем налег На плечи собственного края;{207} И, расточив, как раненый боец, Свою чудовищную силу, Снедаем тщетной злобой, наконец Сошел безвременно в могилу.

Одни работали, другие воевали, до Андрии, или Эндрена, и Теплых вод, не встречая важного сопротивления; пленили людей в селениях, брали хлеб, отгоняли табуны и стада, но боялись недостатка в съестных припасах: для того в глубокую осень Бутурлин послал тысяч пять воинов зимовать в Астрахань; к счастию, они шли бережно: ибо сыновья Шавкаловы и Кумыки ждали их в пустынях, напали смело, сражались мужественно, целый день, а ночью бежали, оставив на месте 3000 убитых.

Там древняя, естественная ненависть к России всегда усердно благоприятствовала нашим изменникам, от Князей Шемякина, Верейского, Боровского и Тверского до Курбского и Головина: туда устремился и Самозванец, не прямою дорогою, а мимо Стародуба, к Луевым горам, сквозь темные леса и дебри, где служил ему путеводителем новый спутник его, Инок Днепрова монастыря, Пимен, и где, вышедши наконец из Российских владений близ Литовского селения Слободки, он принес усердную благодарность Небу за счастливое избежание всех опасностей.

Услуги мне твои давно уже известны; Оставь ты сей же час селения небесны И слову моему со тщанием внемли, Ступай и на пути нимало не дремли, Неси скорее всем бессмертным повеленье, Скажи, что есть на то мое благоволенье: Едва покажется заря на небеса И станет озлащать и горы и леса, Доколе Феб с одра Фетидина не вспрянет Да на Олимп ко мне бессмертных сонм предстанет, А если кто из них хоть мало

В середине его были письма («Дорогие братья во Христе Алексей Александрович и Павел Федорич…» — начиналось одно из них), бумажки с выписками… На одной было начало стихотворения: Долго я бога искал в городах и селениях шумных, Долго на небо глядел — не увижу ли бога… На другой опять тексты: «Итак, станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности…» Ласточка с щебетаньем влетела в сенцы и опять унеслась стрелою на воздух.

И говорит ему змей хворый: «Остерегись, Мирчо-охотник, Коня не шпорь, не вытаскивай саблю, Ведь я же не проклятая ламя, Я хворый змей, воевода Мирчо, Нас в этом месте трое братьев, Один охраняет ваше селенье, Другой охраняет Костурское поле, Я же хранитель Пиринской вершины, Замешкались мы на ровном поле, И мелкий заморосил дождик, Темная мгла на поле упала, И я не видал, как меня прибили, Здесь остался лежать я хворым.

Ныне же известен я, что сын мой Симеон снял новый подряд в селении Колобове, поблизности становой квартиры вашего высокоблагородия уже в сумме до трех сот рублей серебром и с дерзостию возмечтал о вступлении в союз с девицею Феоклистою, живущею без отца при матере, каковая безнравственная девица не имея отца и надзора при матере потатчице — то сын мой Симеон может погибнуть и окончательно предать отца в забвение на голодную смерть.

Это — «Дворянин-философ», аллегория, изданная лет сто тому назад иждивением какого-то "кавалера многих орденов" и напечатанная в типографии приказа общественного призрения, — рассказ о том, как "дворянин-философ, имея время и способность рассуждать, к чему разум человека возноситься может, получил некогда желание сочинить план света на пространном месте своего селения"… Потом наткнешься на "сатирические и философские сочинения господина Вольтера" и долго упиваешься милым и манерным слогом перевода: "Государи мои!

А вот прочтите по складам: «Холопы собирались в шайки, дотла разрушали гнезда и богатых, и бедных, уничтожали целые селения, грабили, жгли, резали, надругались над убитыми и посаженными на кол, сдирали с живых кожу, распиливали их пополам, жарили на углях, обливали кипятком, самое же ужасное остервенение выказывали к иудеям: на свитках торы плясали и пили водку, вырывали у младенцев внутренности и, показывая кишки родителям, с хохотом спрашивали: «Жид, это трефное?» —

Букашки, лепестки, побеги вольных трав Плетут своей густой, кишащей жизни сети В моем селении, в саду, среди дубрав, Мой домик пеленой прозрачной обмотав; В полудни жаркие и в предвечернем свете Но окнам у меня и над моим крыльцом Они волнуются, жужжат и входят в дом; И даже вечером все трепетанья эти Так внятно слышу я, что сердцем и умом Жить начинаю в самой гуще их Влечений страстных и слепых.