Цитаты со словом «ас»

На диване старшая сестра Наташа, и вбег Тани, трепаной, розовой, гимназической и которую я в свой культ включила явно в придачу, для ровного счета, достоверно зная от моей Аси, учившейся с ней в гимназии, что она самая обыкновенная девчонка, без никакого ни отношения, ни интереса к литературе, читать совсем не любящая, и с которой моя Ася, несмотря ни на какие мои просьбы, не соглашалась дружить. «

Я досадовал на откровенность Гагина, я досадовал на Асю, её любовь меня и радовала и смущала.

Как я мог не понять причину, заставившую Асю переменить место нашего свидания, как не оценить, чего ей стоило прийти к этой старухе, как я не удержал ее!

Помнится, нам встретилась многочисленная семья белокурых и чопорных англичан; все они, словно по команде, с холодным изумлением проводили Асю своими стеклянными глазами, а она, как бы им назло, громко запела.

В ту же ночь, переодетый в костюм низшего служащего Управления Ветряных Двигателей, в сопровождении одного только Асано, в синей форме Рабочей Компании, Грэхэм отправился в город, где несколько дней назад он бродил в темноте, никем не узнанный.

Признаюсь, мне стало очень досадно на Асю; уж и без того мне было не по себе, а тут опять этот неестественный смех, эти странные ужимки.

Он наблюдал за обедавшими внизу людьми, расспрашивая Асано, и наконец понял, что значит это кормление нескольких тысяч человек сразу.

Недалеко от этого места, в стороне от дорожки, находилась небольшая беседка из акаций; я поравнялся с нею и уже прошел было мимо… Вдруг меня поразил голос Аси, с жаром и сквозь слезы произносивший следующие слова: – Нет, я никого не хочу любить, кроме тебя, нет, нет, одного тебя я хочу любить – и навсегда. –

Буду в Праге в понедельник, 17-го, в 4 ч<аса> дня с чем-то (не минус что-то!),

У нас была любовь к матери, переходившая в обожание… Он остановился, потом повторил: — Да, своего рода обожание… — Идеалы меняются, — заметил Асано, — по мере того, как возникают новые потребности.

Лиля волнуется уже с 4-ех ч<асов> утра (первое пробуждение Али), стараясь изобразить на тарелке нечто вроде сбитых сливок.

Отправляясь на следующий день к Гагиным, я не спрашивал себя, влюблен ли я в Асю, но я много размышлял о ней, ее судьба меня занимала, я радовался неожиданному нашему сближению.

Они поднялись на быстроходную платформу, и Асано заговорил с одним рабочим, который ответил ему на грубом простонародном наречии. —

А если б вздумал ось ему совершенно прикры т ь ее, эт о бы л о бы очень легко: ст оил о т ол ько упот ребит ь в критической статье оборот такого род а: «в предыдущей книжке мы сказал и, что «Тарант ас» на-пол нен парад оксами», и, перефразировав прежнее суждение, п род ол жат ь: «д а, авт ор част о вдает ся в край ности, в од ност орон-ност ь, — эт о тем ст раннее, чт о сам он очень част о и удачно под-смеивает ся над эт ою од ност оронност ью, вы ставл яя с т

И, как ни т рудно уст оят ь прот ив диал ектики испол ина немецкой фил осо-фии, — этой изумител ьно сильной диал ектики, облекающей всю его систему бронею неразрушим ог о, повидимому, единства, — эти л юди откры л и пробел ы и непосл едовател ьности системы Гегел я, уви*дели погрешност и в ее вы водах, несогл асие принципов ее с резул ьт ат ами, основны х идей с применениями, постигли и од ност оронност ь принципов, — н могли, наконец, сказат ь: «теперь мы постигаем все, что постигал Гегель, но постигаем яснее и полнее, нежел и он».

Только тогда и другие будут ею довольны; а теперь сначала, конечно, всякий скажет, что эта девушка очень милая, с благородной душой, с удивительною силой характера, вообще девушка, которую нельзя не полюбить, перед которой нельзя не благоговеть; но все это будет говориться лишь до той поры, пока характер Аси выказывается одними словами, пока только предполагается, что она способна на благородный и решительный поступок; а едва сделает она шаг, сколько-нибудь оправдывающий ожидания, внушаемые ее характером, тотчас сотни голосов закричат: «Помилуйте, как это можно, ведь это безумие!

Они все находятся в том состоянии, кот[орое] называется гипнозом… Боюсь, что в книге этой <«Ц[арство] б[ожие] в[нутри] в[ас] е[сть]»>, вследствие отступлений, примеров, разъяснений, возражений на предполагаемые возражения, сущность ее изложения христианского жизнепонимания показалась бы сложной и запутанной, и потому постараюсь отдельно в этом послесловии выяснить необходимость отречения от сч[ас]тья жизни, неизбежность усвоения иного, христианского <жизнепонимания>, отличие его от прежнего языческого и последствия, неизбежно вытекающие из замены одного жизнепонимания другим.

Тут работники приостановились, оттягивая полотнищами свои густо покрасневшие шеи, причт запел громче, — «в знамение того, что усопший переходит в царство бесплотных духов, окружающих престол Вседержителя и немолчно воспевающих Ему трисвятую песнь», — ас верхушки колокольни, глядевшей из-за надворных построек прямо против крыльца и медленно ронявшей до этой минуты тонкие, жалостные и все строже густевшие звуки, вдруг резко сорвалась короткая, нарочито нелепая, трагическая разноголосица, на которую дружным и нестройным лаем и воем ответили испуганные борзые и гончие, наполнявшие двор.

Шестьдесят строк четырехстопного ямба, свободная рифма: baabecec, aabeebicicoddo, babacece, babacceded, ababececididobbo, baab; членение текста такое, как принято в русских изданиях; звуковые совпадения, ввиду скудного выбора гласных, не означают тождества рифм, исключая первые строки второго и третьего фрагмента («b» в этих случаях обозначает одну и ту же рифму — «ас») и в предпоследнем (где «b» соответствует рифме «ор»); женские рифмы последнего фрагмента идентичны рифме «боле — воле» в строках 1 и 3 письма Татьяны, которое на девятнадцать строк длиннее.

Но по — особому вышло, и двойной запрет сбылся: ни петь, ни играть на рояле он не стал, но, из Андрюши став Андреем, сам, самоучкой, саморучно и самоушно, научился играть сначала на гармонике, потом на балалайке, потом на мандолине, потом на гитаре, подбирая по слуху — все, и не только сам научился, а еще и Асю научил на балалайке, и с большим успехом, чем мать на рояле: играла громко и верно.

Вот отчего, когда в ответ на мое заявленье о выходе из «Лефа», в конце длиннейших, затянувшихся до 6 ч<асов> утра переговоров, последовала с их стороны просьба не оглашать разрыва с ними, ограничась простым и как бы случайным отсутствием в журнале, номер за номером, я с этим примирился, под влияньем какого-то, сквозь все слова пробивавшегося взгляда М., тяжелого и пристально безмолвного, и которым точно говорило его прошлое. –

Так, лирический герой стихотворения «Гремела музыка…», только оказавшись вдали от «нее», оглянувшись, так сказать, на их встречу, которая уже в прошлом, понял (как господин NN, герой тургеневской «Аси») главное: О, тут я понял всё, я полюбил глубоко, Я говорить хотел, но ты была далеко… Герой Апухтина очень чувствителен к грузу времени: «Я не год пережил, а десятки годов» («На Новый год»).

В тот же момент он увидел Асю, и по её взгляду, горевшему сквозь тонкую слёзку, которую Александр Владимирович превосходно знал и которая появлялась не от обиды или горя, а в минуту покорной слабости, по этой трогавшей его почти незаметной слёзке понял, что шум в коридоре касался не только кричавшего Дорогомилова, но, может быть, прежде всех – его, Пастухова, семьи.

Лишь через девять лет, когда «решительные» женские характеры заявили о себе в жизни русского общества, Анненков, наряду с Лизой из «Дворянского гнезда», отнес и Асю к числу героинь, глубоко и по-своему мыслящих, которые произвели большое впечатление на публику «благодаря столько же их женственной грации, сколько и выражению своеобычной идеи, игравшей на их физиономиях» («Русская современная история в романе И.

Марья Петровна терпеть не могла, когда к ней лезли ас нежностями, и даже целование руки считала хотя необходимою, но все-таки скучною формальностью; напротив того, Сенечка, казалось, только и спал и видел, как бы влепить мамаше безешку взасос, и шагу не мог ступить без того, чтобы не сказать: «Вы, милая маменька», или: «Вы, добрый друг, моя дорогая маменька».

Наконец дошло до того, что начали рассказывать, будто некий господин, выйдя из дому ранним утром и проходя по улице Аси, увидел, что садовая калитка при доме графини открылась и из нее вышел человек, в котором, несмотря на то что тот был тщательно закутан до самого носа в плащ, он без труда узнал сеньора де Мержи.

И Горкин – стонал прямо: – О-ох… и чего это, дошлые, со мной исделали… всего-то-всего разняли, о-ох… фу-у… во-от… спа-аси-бочки, милые… о-ох… во всем телесе поет… о-ох… не-е, бу-дя… грех ублажаться так… о-ох… фу-у… А все не подымается, все Левон его ублажает.

Василій Сергѣичъ принялъ, отчасти потому что не могъ отдѣлать[ся], отчасти потому, что Николай Петровичъ, несмотря на свое полусумашествіе, умѣлъ льстить, отчасти, и главное, потому что В[асилій] С[ергѣичъ] видѣлъ въ монахѣ проявленіе замѣчательной, хотя и спутавшейся ширины русской жизни. —

Думаю о грибном рынке, куда я поеду завтра, о наших горах в Зоологическом, которые, пожалуй, теперь растают, о чае с горячими баранками… На ухо шепчет Горкин: «Батырин поведет, слушай… «Господи Сил»…» И я слушаю, как знаменитый теперь Батырин ведет октавой: Го-споди Си…ил, Поми-луй на-а…а…ас!

Именно, от младшей к старшей, ибо с первой минуты было ясно, что предпочитает он из двух зол меньшее, то есть Асю, меньшую ростом и с большими волосами и надеждами, и отделяемую от него только живой и по-стоянно сменяющейся стеной, летом – крестьянских мальчишек и девчонок, зимой – мальчишек и девчонок городских.