Цитаты со словом «убегать»

Лариосик убегает.

Турбин изредка шевелился, открывал прищуренные глаза и неразборчиво бормотал: – По лесенке, по лесенке, по лесенке не добегу, ослабею, упаду… А ноги ее быстрые… ботики… по снегу… След оставишь… волки… Бррынь… бррынь… «Брынь» в последний раз Турбин услыхал, убегая по черному ходу из магазина неизвестно где находящейся и сладострастно пахнущей духами мадам Анжу.

Коньячку я еще хвачу, — произносил он вдруг с робкою фамильярностью, подбегал к столу, наливал, опрокидывал и опять убегал к огню все с тем же видом человека, испуганного внутренним ознобом. —

Семен (убегая.)

По Фонарному переулку, влетая во дворы, ведущие на Разъезжую улицу, убегали юнкера.

Илья, преследуя множество разбойников, которые от него убегают за дубы.

И вот, когда она в испуге убегала, Накидочка с ее лилейных плеч упала.

И тогда Эмма, чуть дыша, убегала, улыбающаяся, трепещущая, едва одетая.

Соня смотрит в окно, потом убегает.

Мария снимает с себя черный платок, набрасывает его на Зборовского и убегает вслед за Пожарским.

О нем рассказывали, что, играя в карты и проигрывая, он убегал поплакать.

Битков убегает в столовую.

Даша (убегая направо).

Это лишь ветры, лишь мы шелестим, убегая по воле скорей и скорей.

Ах, боже мой… Простите меня великодушно, я увлеклась… Простите… Милая Александра Сергеевна, я убегаю. (

Кади и старуха убегают).

Сонные разноцветные огоньки мерцают вдоль путей и один за другим убегают на мою родину.

Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности.

Дон Кихот (убегая вслед за Первым монахом).

Но, убегая, он все же удивил и Феню, и старуху Матрену одною самою неожиданною выходкой: на столе стояла медная ступка, а в ней пестик, небольшой медный пестик, в четверть аршина всего длиною.

И убегают прочь, смеясь, Туда, где синяя безбрежность, А я один и безнадежность — Бесплодный, неживой песок.

Ходит сон по сеням, А дрема по дверям, — поет в душе жалобная песня, а вечер реет над головою неслышною тенью, завораживает сонным звоном в лампе, похожим на замирающее нытье комара, и таинственно дрожит и убегает на одном месте темным волнистым кругом, кинутым на потолок лампой.

Когда мой фолиант, что на ночь я листаю, Иль повседневные домашние дела, Иль шум людской толпы, в котором смутно тают То чей-то смех, то крик, то ропот, то хвала, Иль суетных забот пустое мельтешенье, Заполнившее ход обычных, серых дней, Окутав пеленой мое воображенье, Надолго скроют свет от глаз души моей, Она, соскучившись и гневно топнув ножкой, Вдруг убегает прочь, беспечна и легка, Но всякий раз — одной и тою же дорожкой, — Как конь, который сам привозит седока; Она бежит туда, где под ветвистым кленом Средь бликов солнечных и птичьих голосов На ветке ждет мечта — и за щитом зеленым С ней вместе прячется в густой тени лесов.

Тогда, после сражения… Мне не нужно вспоминать о другом, сестра, чтобы быть спокойным… После сражения, брошенный в поле весенним вечером… Прихожу в себя, открываю глаза: великое безмолвие кругом, надо мной звездное небо, подо мной — земля, напоенная моей кровью, с побегами хлебов, и больше ничего, больше ничего, часы, что проходят, бесконечное время, что убегает, и биение моего сердца, которое кажется сердцем самой земли, и там смерть, что смотрит на меня и не трогает меня, убегающие часы, исчезающие звезды, роса, что падает на меня, как на пень, заря, что занимается, и мое сердце, что кажется сердцем земли, глубокое, ах, глубокое… Слышали?

Обыкновенно наказывают плетями или розгами всех бегунов без разбора, но уж одно то, что часто побеги от начала до конца поражают своею несообразностью, бессмыслицей, что часто благоразумные, скромные и семейные люди убегают без одёжи, без хлеба, без цели, без плана, с уверенностью, что их непременно поймают, с риском потерять здоровье, доверие начальства, свою относительную свободу и иногда даже жалованье, с риском замерзнуть или быть застреленным, – уже одна эта несообразность должна бы подсказывать сахалинским врачам, от которых зависит наказать или не наказать, что во многих случаях они имеют дело не с преступлением,

Ветер дул как будто еще крепче и холоднее, но солнце поднималось, сияло, день веселел, требовал жизни, радости, и надо всем, — над городом, над пустой Щепной площадью, над заповедным, безмолвным поместьем монастыря с его высокой стеной, кладбищенской рощей и золотыми соборными главками, и над той необозримой степной равниной, куда к прозрачно-зеленому северному небосклону убегало шоссе, — плыли в бледно-голубом, в жидком и ярком осеннем небе крупные и красивые лиловатые облака, и все было светло и пестро, по всему картинно и легко, то и дело чередуясь с солнцем, шли воздушные дымчатые тени.

И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось из-за темно-синей горы,

Пускай они таятся или убегают, Пускай огнедышащие горы шлют против меня свой старый огонь, Пускай мастодонт укрывается под истлевшими своими костями, Пускай вещи принимают многообразные формы и удаляются от меня на целые мили, Пусть океан застывает зыбями и гиганты-чудовища лежат в глубине, Пускай птица-сарыч гнездится под самым небом, Пускай лось убегает в отдалённую чащу, пускай змея ускользает в лианы, Пускай пингвин с клювом-бритвой уносится к северу на Лабрадор, — Я быстр, я всех настигаю, я взбираюсь на самую вершину к гнезду в расселине камня.

И когда сопоставляешь, сводишь все это вместе: свидетельства грузинских друзей поэта, стихи, написанные в Грузии, письма, отправленные из Тифлиса, Батума, возникает совершенно твердая уверенность: Есенин убегал на Кавказ не для того только, чтобы рассеяться, отвлечься, отдохнуть, освежить душу кавказским солнцем и кавказским гостеприимством, уезжал с надеждой, что там, за хребтом Кавказа, совладает с «большой эпической темой», то есть не просто «как к себе домой», но еще и словно бы в «дом творчества», Чтоб воротясь опять в Москву, Я мог прекраснейшей поэмой Забыть ненужную тоску И не

Внизу, по извилистой линии заливов, зеленая вода была так прозрачна, что даже с обрыва видны были темно-лиловые спины камней под нею; дальше ее поверхность кое-где морщилась, как поверхность шелковой ткани, под набегавшим легким ветром, доносившим до нас свежий морской запах, а еще дальше спокойный простор моря убегал к горизонту длинными и тонко начертанными полосами течений и оттенков, У горизонта они терялись, — казалось, что за горизонтом снова начинаются спокойные водные поля; но, должно быть, там, где была «Надежда», был ровный попутный бриз.