Цитаты со словом «опустелый»

Он быстро храмин опустелых Проходит молчаливый ряд, Всё мертво.

Он уже наполовину опустел.

Веригин растерянно пожал плечами, посмотрел еще, оглянулся на опустелую поляну и, плюнув, пошел прочь. «

Голод подводил желудки, кабаки опустели.

Тихий и в одно время и вкрадчивый, и развратный женский голос шепнул в трубке: «Не звони, Римский, худо будет»,— и тотчас трубка опустела.

Несколько дней сряду я ходил по опустелым комнатам, где прежде ютились братья и сестры, и заглядывал во все углы.

Подростки бросились бежать, и площадка опустела.

Улица опустела.

Зала опустела.

Не снимая халата, Федор Васильич бродил с утра до вечера по опустелым комнатам и весь мир обвинял в неблагодарности.

Мир опустел… Земля остыла… А вьюга трупы замела, И ветром звезды загасила, И бьет во тьме в колокола.

Фигура плюнула на платформу и растерла ногой, после чего платформа опустела.

Сразу опустели тротуары и сделались неприютно-гулкими.

Не будучи в состоянии угомонить этот тайный голос, она бесцельно бродила по опустелым комнатам, вглядывалась в церковь, под сенью которой раскинулось сельское кладбище, и припоминала.

Банкетки опустели; за карточными столами еще оставалось несколько игроков; музыканты облизывали натруженные кончики пальцев; Шарль дремал, прислонившись спиной к двери.

Разом наступила глубокая тишина, как будто вдруг опустел кубрик и в нем остался один Редж.

И медленно редеют острова, И холодеет небо… Но хочу Теперь я говорить слова такие, Чтоб нежностью наполнился бы мир, И чтобы долго эхом безутешным Мои стихи носились бы… Хочу, Чтоб через тысячи глухих веков, Когда под крепким льдом уснет, быть может, Наш опустелый край, в иной стране, Иной влюбленный, тихо проходя Над розовым, огромным, теплым морем И глядя на закат, вдруг повторил Твое двухсложное, простое имя, Произнося его с трудом… И сразу, Бледнее неба, был бы он охвачен Мучительным и непонятным счастьем, И полной безнадежностью, и чувством Бессмертия земной любви… Куртку потертую с беличьим мехом Как мне забыть?

Когда наступает осень и дачное место становится пусто и тихо, как маленькое кладбище минувшего веселья, в нем проявляется какая-то особенная изящная красота: тоненькие ажурные решеточки, как кружево, пронизывают деревья и кусты, и хмель нависает на них красными гирляндами; игрушечные дачные домики сквозят в золотых узорах поредевших веток; на опустелых куртинах одиноко высятся красные астры и о чем-то думают, покачивая холодно прекрасными головками; балконы и зеленые скамейки еще как будто хранят следы минувшей веселой и шумной жизни, и кажется, что эта жизнь была полной только веселья, смеха и счастья, особенной нарядной жизнью.

Поверите: оторваться не мог… и представить невозможно, что это писал тот же Семен Николаевич Будников, который у меня чай с ромом пил, Гаврилу на биржу посылал и душа которого незаметным образом, почти на моих глазах, в этом вот нашем дворике выдохлась и опустела… И осталась без всякой, так сказать… ну, одним словом, без всякой святыни… Он остановился и посмотрел на меня застенчивым и вопросительным взглядом, почувствовав как будто, что у него вырвалось слово, не совсем обычное для вагонного разговора.

Рыбачьи лодки, часто взмахивая веслами, точно крыльями, спешили к берегу по рыжим пенистым валам… Улица села на противоположном холме опустела… Крупные капли косо, еще как будто издалека, пронеслись в воздухе и гулко шлепались в мураву и пыль деревенской улицы, в перспективе которой, тяжело поднимаясь снизу, появилась фигура Мини… Молодой человек, повидимому, отлежался еще не совсем: его шатало из стороны в сторону, и если бы не то, что он двигался навстречу ветру, — его можно бы принять за один из сухих листьев

Вечером, в поле Снег дымился в раскрытой могиле, Белой вьюгой несло по плечам, Гроб в дымящийся снег опустили, Полотенца пошли копачам, И сугроб над могилою вырос, И погост опустел — и гремел В полумраке невидимый клирос О тщете всех желаний и дел, О великой, о белой, о древней, О безлюдной пустыне и ввысь Улетал над стемневшей деревней, И огни закраснелись, зажглись, И собаки попрятались в сенцы, И в сторожке, за штофом, в дыму, Копачи, поделив полотенца, Аллилую кричали — Ему.

И в час сердечной муки, Когда рука с рукой, В тоске безмолвной, други, Любовники, супруги, С последнею слезой, В последнем лобызанье Последнее прощанье Друг другу отдают, Мольбы из сердца льют, И тихими стопами, С поникшими главами, В душе скрывая стон, Идут, осиротелы, В свой терем опустелый, Сын Дия Абеон, Задумчивый, бескрылой, С улыбкою унылой, С отрадой скорбных слёз, Спускается с небес, Ведомый Адеоном, Который тихим звоном Волшебных струн своих Льёт в сердце упованье На близкое свиданье.

Иезуиты все до одного были величайшие дураки, что он сам их всех заткнет за пояс, что вот только бы хоть на минуту опустела буфетная (та комната, которой дверь выходила прямо в сени, на черную лестницу, и где господин Голядкин находился теперь), так он, несмотря на всех иезуитов, возьмет – да прямо и пройдет, сначала из буфетной в чайную, потом в ту комнату, где теперь в карты играют, а там прямо в залу, где теперь польку танцуют.

И покорное орудие снова вторит, как верное эхо, все минутные, невозвратимые движения души… Храм опустел, лунный блеск ложится на бесчисленные статуи; они сходят с мест своих, проходят мимо меня, полные жизни; их речи древни и новы, важна их улыбка и значителен взор; но снова они оперлись на свои пьедесталы, и снова лунный блеск ложится на статуи… Уж поздно… нас ждет веселый, тихий приют; в окошках мелькает Тибр; за ним Капитолий вечного града… Очаровательная картина!

Она звала его домой, говорила, что она воротилась, что «без него скучно», Малиновка опустела, все повесили нос, что Марфинька собирается ехать гостить за Волгу, к матери своего жениха, тотчас после дня своего рождения, который будет на следующей неделе, что бабушка останется одна и пропадет с тоски, если он не принесет этой жертвы… и бабушке, и ей… «Да, знаю я эту жертву, — думал он злобно и подозрительно, — в доме, без меня и без Марфиньки, заметнее

Тонкая талия, лира зада, каблучки уткнувшейся носками в пол легкой, изящной обуви… Потом несколько раз прижимает платочек к глазам, быстро берет с полу зонтик, точно решившись на что-то, гибко встает, бежит к выходу, внезапно видит мое лицо — и меня просто поражает своей красотой ужаснейший испуг, вдруг мелькнувший в ее блестящих слезами глазах… В соседней зале потухла люстра, — ресторан уже опустел, — и доктор взглянул на часы… — Нет, еще не поздно, — сказал он. —

Тогда я стал мрачен и задумчив; мое сердце опустело; меня жгли в тиши неисчислимые желания, а я ощущал одну лишь скуку бытия в том возрасте, когда люди только начинают жить» Пушкин не читал «Обермана» во время работы над «Онегиным»; он приобрел первое издание книги только тогда, когда эпиграф к «Делорму» (1829, из первого абзаца Оберманова письма XLV) и второе издание (1833) наконец-то сделали несравненно очаровательного «Обермана» знаменитым.

Вся Москва хлынула за Тверскую заставу; Нескучное опустело, его Воздушный театр превратился в пепел, то есть он был продан на дрова; диковинный мост обвалился, и обыватели Большой Калужской улицы стали обращать внимание на каждую проезжающую карету, сбавили половину цены с найма своих домов и не хвастались уже своим соседством с Нескучным садом, в котором стало очень скучно, по крайней мере для любителей многолюдной толпы, то есть для девяноста

Миф рассеялся, как фимиам с жертвенника; огонь потух, храм опустел, и опустошилось таинство, сделавшись холодною мудростью книжников, пламенным бредом безумцев или тою ужасною пыткою, о которой говорит пророк: «Как алчущему снится, будто он есть, но пробуждается, и душа его тоща; и как жаждущему снится, будто бы он пьет, но пробуждается, и вот, он томится, и душа его жаждет: так будет и множеству всех народов» (Ис.

Когда холодными руками Ты обвила меня, и с головы платок Скатился на плеча, — прильнув к устам устами, Я страсти одолеть не мог… На самом деле оправдала Ты знахарство отца: ни плеть его с тех пор, Ни брань, ни кулаки, ничто не помогало; Силен был вражий приговор… На посиделках опустела В кругу девчат твоя обычная скамья; Ты мне лишь одному степные песни пела, Свои предчувствия тая.