Цитаты со словом «нива»

Но твердо, не глядя назад, По ниве вод Новый из красных врат Выходит Лот.

Впервые — «Ежемесячные литературные приложения к „Ниве“», 1896, № 10, стлб.

Взял подряд с «Нивы» написать об Омулевском и теперь читаю этого идиота.

Короче сказать, «отдав дань молодости», он женился на дочери соседа-помещика, Софье Коноплянниковой, которая приехала в деревню на каникулы после неудачного экзамена в пятый класс гимназии и попала замуж; затем покрыл дом железом, построил новые амбары, новую ригу, вырубил почти весь сад и засадил его дичками яблонь, увеличил севообороты, свел знакомство с елецкими офицерами, банковскими нотариальными дельцами, выписал «Ниву» и аристон и начал принимать гостей, угощая их уже не кренделями, а портвейном и кильками… Но не стану вдаваться в подробности новой жизни в маховской усадьбе: читатель увидит ее, если возьмет на себя труд побывать со мною на Знаменском празднике, начало приготовлений к которому мы уже видели в хлопотах Софьи Ивановны и Катерины с тестом.

Сюртук у Корявки не какой-нибудь, а на шелковой подкладке, подкладка — бахрома, Корявка подрезал и подштопал ее, и выходило ничего: сюртук, как новенький; правда, поменьше бы глянца, но зато и времени ему, чуть что не ровесник шапке, а скажу вам, хорошо приодеться, даже пофрантить Корявка куда был не прочь, и, рассматривая в «Ниве» картинки, он подолгу останавливался на тех, где было много туалетов, и тут над картинками приходили ему всякие нарядные мечты: то в шикарного адвоката, то в английского лорда превращался Корявка И первое его восхищение Иваном Александровичем пошло именно от жилетки: жилетка Ивана Александровича показалась ему тогда ни с чем не сравнимой и, тонко надушенная лесной фиалкой, закружила голову.

Суворин> писал: «Г-на Некрасова действительно любят у нас, но любят не потому только, что он является грозным сатириком, что ему удается вызвать часто своими стихами чувство негодования в читателе, а потому особенно, что он чувствует жизнь, что он нашел в пей примиряющий элемент <…> Успокоение это вносится в душу поэта чувством любви к родине-матери и к народу <…> И нива просветлеет перед поэтом, станет пышней и красивей, и ласковей замашет лес своими вершинами, и слезы хлынут из глаз, и в умилении посылает он привет и рекам родным, и деревенской тишине, и широким нивам, и божий храм пахнет на него детски чистым чувством веры, и пропадет отрицанье и сомненье. „

Несомненно, что автор отобрал из этой природы самые лучшие ее сорта, что он обставил самыми приятными растениями путь, по которому в душу его шествует бог, и разместил эти растения и разные фрукты в таком порядке и виде, чтобы ему не совестно было принять высокопоставленного посетителя; взята поэтому "желтеющая нива", зрелище очень приятное для глаз, затем слива, да еще малиновая, да не просто малиновая слива, а слива под тенью, да и тень-то сладостная, потом ландыш; во-первых, он серебрист, обрызган росой, роса взята душистая, особенная, ради экстренного случая; кроме того, ландыш этот освещен на выбор и утренней и вечерней зарей, разноцветными переливами, помещен под кустом, из-под которого уже

Эти русские бездомные скитальцы продолжают и до сих пор свое скитальчество, и если в наше время не ходят в цыганский табор искать успокоения в их диком, своеобразном быте своих мировых идеалов и успокоения от сбивчивой и нелепой жизни нашего русского интеллигентного общества, то все равно ударяются в социализм, ходят с новою верою на другую ниву и работают на ней ревностно, веруя, как и Алеко, что достигнут в своем фантастическом делании целей своих и счастия не только для самих себя, но и всемирного, ибо русскому скитальцу именно необходимо всемирное счастие, чтобы успокоиться, дешевле он не помирится… Это все тот же русский человек, только в разное время явившийся".

Трудно было с первого раза угадать, какая из них барыня и какая холопка: у обеих то и дело закрывались мутные глаза, обе сопели и обе были в «русском стиле», с тою разницею, что холопка была больше толста в кострецах, а барыня походила на этюд из «Нивы» — «Русская красавица времен царя Алексея Михайловича» и была мягка и рыхла вся… Прежние сочинители, желая познакомить читателя с героями и обстановкой своих рассказов, прибегали к очень нехитрому приему: написавши одну или две главы, они или укладывали своего героя спать, или заставляли его погрузиться в думы, или просто сажали обедать и обращались к читателям: «Пока мой герой предается этому занятию, познакомимся

Точно как снежные хлопья зимою летают без счета, В день, когда Зевс Промыслитель из облака снег посылает, Стрелы свои обнажая пред взорами смертнорожденных, 12-280 Сыплет из туч, убаюкавши ветры, пока не покроет Темя высокое гор и далеко нависшие скалы, Долы, родящие лотос, и тучные нивы людские, И не устелет прибрежье и гавани моря седого; Только волна, набегая, противится снегу, а сверху 12-285 Все им одето, пока не обрушится ливень Зевеса: Так с двух сторон в это время и камни без счета летали, То в аргивян от троянцев, то в них от ахеян обратно, И над стеною кругом несмолкаемый шум раздавался.

Вы, злаки, вы, цветы, лети к нему от вас Хвалебное с полей, с лугов благоуханье: Он дал вам аромат, он вас кропит росой, Из радужных лучей соткал вам одеянье; Пред ним утихни, дол; поникни, бор, главой; И, жатва, трепещи на ниве оживленной, Пленяя шорохом мечтателя своим, Когда он, при луне, вдоль рощи осребренной, Идет задумчивый, и тень вослед за ним; Луна, по облакам разлей струи златые, Когда и дебрь, и холм, и лес в тумане спят; Созвездий лик, сияй средь тверди голубыя, Когда струнами лир превыспренних звучат Воспламененные любовью серафимы; И ты, светило дня, смиритель бурных туч, Будь щедростию лик творца

Словно как снег, устремившися, хлопьями сыплется частый, В зимнюю пору, когда громовержец Кронион восходит 280 С неба снежить человекам, являя могущества стрелы: Ветры все успокоивши, сыплет он снег беспрерывный, Гор высочайших главы и утесов верхи покрывая, И цветущие степи, и тучные пахарей нивы; Сыплется снег на брега и на пристани моря седого; 285 Волны его, набежав, поглощают; но всё остальное Он покрывает, коль свыше обрушится Зевсова вьюга, – Так от воинства к воинству частые камни летали, Те на троян нападавших, а те от троян на ахеян, Быстро метавших; кругом над твердынею стук раздавался.

В знаменитом стихотворении «Родина», написанном задолго до пожара, поэт радостно приветствовал уничтожение и гибель этих отцовских владений: И, с отвращением кругом кидая взор, С отрадой вижу я, что срублен темный бор — В томящий летний зной защита и прохлада, — И нива выжжена, и праздно дремлет стадо, Понурив голову над высохшим ручьем… Этот бор, эти нивы и пастбища, этот барский дом со всевозможными службами, среди которых были и конюшни, и псарня, и флигель для крепостных музыкантов, этот темный, тенистый сад с великолепными дубами и липами — все это принадлежало старинному роду Некрасовых.

Но наряду с лицами, отдающими в вышеприведенной фразе Достоевского предпочтение слову "смирение" перед остальной частью фразы, в числе слушателей и читателей было немало таких, которые сами, самовольно, не спросись Достоевского и не дожидаясь его, придали выражению "родная нива" совершенно определенный, свой смысл, свое, худо ли, хорошо ли понимаемое, значение, а главное, чтобы не терять времени в напрасных толкованиях пустопорожних слов "родная нива", заменили их в собственном своем воображении тоже двумя словами, но словами, имеющими определенный смысл, — именно, решили, что речь идет просто-напросто о "народном деле".

Гирии, в камнистой Авлиде, Схен населявших, Скол, Этеон лесисто-холмистый; Феспии, Грей мужей и широких полей Микалесса; Окрест Илезия живших и Гармы и окрест Эритры; 500 Всех обитателей Гил, Элеон, Петеон населявших; Также Окалею, град Медеон, устроением пышный, Копы, Эвтрез и стадам голубиным любезную Фисбу, Град Коронею и град Галиарт на лугах многотравных; Живших в Платее и в Глиссе тучные нивы пахавших; 505 Всех, населяющих град Гипофивы, прекрасный устройством; Славный Онхест, Посейдонов алтарь и заветную рощу; Арн, виноградом обильный, Мидею, красивую Ниссу, И народ, наконец, населявший Анфедон предельный.

Встал, всколебался народ, как огромные волны морские, 145 Если и Нот их и Эвр, на водах Икарийского понта, Вздуют, ударивши оба из облаков Зевса владыки; Или, как Зефир обширную ниву жестоко волнует, Вдруг налетев, и над нею бушующий клонит колосья; Так их собрание все взволновалося; с криком ужасным 150 Бросились все к кораблям; под стопами их прах, подымаясь, Облаком в воздухе стал; вопиют, убеждают друг друга Быстро суда захватить и спускать на широкое море; Рвы очищают; уже до небес подымалися крики Жаждущих в домы; уже кораблей вырывали подпоры.

Встретившись, таким образом, мыслию с Руссо и Базедовом, относительно изящности чувственного учения, он с новоманерным своим Эмилем ходил в ясные дни мая и июня гулять вдаль от дома, или когда ненастливая погода не дозволяла им делать эмилеподобные представления по лесам, лугам и нивам, то комната их превращалася в «Филантропину», где недоставало только Вольке и Базедова с их начальною или стихийною книгою и нужных для нее картин, а то бы мыза Наренгоф столь же прославилася в Европе, как и заведенное в Германии училище сими славными педагогами.

Рой бабочек легких и тканнокрылатых Порхают и реют и вьются над ней, Дрожа мириадом стоцветных огней, Белеют, багрятся, горят, золотятся, И тонут в сияньи, и снова родятся, Как будто бы некто, шутя, с высоты Пригоршнями сеет живые цветы; Резвятся, танцуя с лучами над нивой, Гоняясь за ними в игре шаловливой Под гомон и звон скрипачей полевых — Оркестра, что скачет, трещит и стрекочет, Жужжит и сверлит и скрежещет и точит — И воздух как будто звенит и не хочет, И сонно рокочет, и в рокоте тих… Жара.

Сидел три часа Петром Алексеевичем Маркс дает 75 000 Толстой говорит что за одно приложение к «Ниве» Ваших вещей можно дать 50 000 «Нива» этого не избегнет года через два надо бы знать Ваши побуждения причины продавать не только настоящее, но и будущее последнее особенно тяжело это своего рода кабала десять листов в год Вам дадут пять тысяч а он не дает пяти тысяч за книжку в полную собственность подождите продавать напишите мне что Вас заставило это сделать не знаю какая сумма Вас может

И придут времена спокойствия златые, Покроет шлемы ржа, и стрелы каленые, В колчанах скрытые, забудут свой полет; Счастливый селянин, не зная бурных бед, По нивам повлечет плуг, миром изощренный; Суда летучие, торговлей окриленны, Кормами рассекут свободный океан, И юные сыны воинственных славян Спокойной праздности с досадой предадутся, И молча некогда вкруг старца соберутся, Преклонят жадный слух, и ветхим костылем И стан, и ратный строй, и дальний бор с холмом На прахе начертит он медленно пред ними, Словами истины, свободными, простыми, Им славу прошлых лет в

И если они не ходят уже в наше время в цыганские таборы искать у цыган в их диком своеобразном быте своих мировых идеалов и успокоения на лоне природы от сбивчивой и нелепой жизни нашего русского – интеллигентного общества, то все равно ударяются в социализм, которого еще не было при Алеко, ходят с новою верой на другую ниву и работают на ней ревностно, веруя, как и Алеко, что достигнут в своем фантастическом делании целей своих и счастья не только для себя самого, но и всемирного.

Это хорошо сознают и наши всемирно знаменитые полководцы, и хозяева заводов, откуда, подобно вулканической лаве, круглосуточно извергались танки и пушки, — блистательные советские артисты и рекордсмены социалистического труда, преобразователи природы, и тот безвестный письмоносец, который понесёт мое слово по всем капиллярам родины, — искатели горных богатств, конструкторы сторуких машин и строители вместительных палат для них, творцы слова и пахари колхозных нив, мастера атомной инженерии и сами высокие соратники его, на которых лежит его свет, как на его собственном челе почил навечно отблеск ленинского гения.

Черный челн усопших душ плывет, Весла их звенят на глади вод: Нет, нет конца… Тихо плещет вечности волна, Пена красно-черная мутна — Нет, нет конца… До краев ладья нагружена, Нива жизни смерти отдана — Нет, нет конца… Чьи-то стоны потрясли покой, Волчий вой не молкнет над рекой — Нет, нет конца… В Даугаву стекаются челны, Павших душ они полным-полны Нет, нет конца… Черный челн их медленно плывет, Весла их звенят на глади вод: Нет, нет конца… Нет, нет конца… Так рано пела птица!

И с отвращением кругом кидая взор, С отрадой вижу я, что срублен темный бор — В томящий летний зной защита и прохлада, — И нива выжжена, и праздно дремлет стадо, Понурив голову над высохшим ручьем, И набок валится пустой и мрачный дом, Где вторил звону чаш и гласу ликований Глухой и вечный гул подавленных страданий, И только тот один, кто всех собой давил, Свободно и дышал, и действовал, и жил… 1846 Не гулял с кистенем я в дремучем лесу, Не лежал я во рву в

Август 1856 года Когда кругом безмолвен лес дремучий И вечер тих; Когда невольно просится певучий Из сердца стих; Когда упрек мне шепчет шелест нивы Иль шум дерев; Когда кипит во мне нетерпеливо Правдивый гнев; Когда вся жизнь моя покрыта тьмою Тяжелых туч; Когда вдали мелькнет передо мною Надежды луч; Средь суеты мирского развлеченья, Среди забот, Моя душа в надежде и в сомненье Тебя зовет; И трудно мне умом понять разлуку, Ты так близка, И хочет сжать твою родную руку Моя рука!

И знаю я, как ночи долги, Как яр и краток зимний день, — Я сам родился ведь на Волге, Где с удалью сдружилась лень, Где исстари благочестивы И сметливы, где говор крут, Где весело сбегают нивы К реке, где молятся и врут, Где Ярославль горит, что в митре У патриарха ал рубин, Где рос царевич наш Димитрий, Зарозовевший кровью крин, Где все привольно, все степенно, Где все сияет, все цветет, Где Волга медленно и пенно К морям далеким путь ведет.

Как парусом белым, как лёгкой ладьёю, Незримая правит рука… Вселенная движется… Звёзд вереницы Свершают намеченный Богом полёт, И солнца, вращаясь, стремятся вперёд, Как оси одной колесницы… Сменяются ровно прилив и отлив, И волны седые в бушующем море, И ранние зори, и поздние зори, И жатвы возделанных нив… Один человек в бесконечной тревоге Возводит без устали призрачный храм, И вечно стремится к священным дарам, — И вечно стоит на пороге… Потускнели огни Золотистого дня.

Пока я сидел среди дня и смотрел пред собою, Смотрел в светлый вечереющий день с его весенними нивами, с фермами, готовящими свой урожай, В широком безотчетном пейзаже страны моей, с лесами, с озерами, В этой воздушной неземной красоте (после буйных ветров и шквалов), Под аркою неба предвечерней поры, которая так скоро проходит, с голосами детей и женщин, Я видел неугомонные приливы-отливы морей, я видел корабли под парусами, И близилось богатое лето, и все поля были в хлопотливой

Вы вновь звучите мне, забытые мотивы, — И дышат сладостной прохладой на меня Зелёные луга и палевые нивы, И, в сени мирные приветливо маня, Кудрявой головой дремучий лес качает И грёзой тихою мне душу обвевает… Молчит моя печаль, утихло в сердце горе, Все боли улеглись, душа чиста, светла… А песнь растёт, растёт, как в час прилива – море, Исполнена надежд, и света, и тепла… И слышатся мне в ней, полны любви и ласки, О счастии былом

В каких только изданиях не сотрудничал он, например, на двадцать пятом году своей жизни: и в «Ниве», — и в «Тропинке», — и в «Луче», — и в «Сатириконе», — и в «Солнце России», — и в «Утре России», — и в приложении к газете «Копейка», — и в «Журнале театра Литературно-художественного общества», — и в «Новом журнале для всех», — и в «Весах», — и в «Аполлоне», — и в альманахе «Шиповник», — и в альманахе журнала «Театр и искусство», — и в «Галчонке», — и в журнале «Образование», —