Цитаты со словом «маршрут»

Мой друг и соотечественник вскоре убедился, что никогда не смог бы наверняка сказать, действительно ли этот похожий на филина, быстро шагающий господин, чей маршрут через день пересекается с его собственным маршрутом в различных пунктах между кабинетом и аудиторией, между аудиторией и лестничной площадкой, между уборной и питьевым фонтанчиком, является шапочно знакомым ему орнитологом, с которым он испытывает необходимость раскланиваться при встрече, или же это некий двойникоподобный незнакомец, который отвечает на его угрюмое приветствие с той же автоматической вежливостью, с какой ответил бы на него любой другой шапочно знакомый с ним профессор.

У меня был приятель, тоже, по странному совпадению, Коля, который раз перешел речку бродом и пошел вот так, а в другой раз начал здесь, – и лесом, лесом, – очень густой лес, – Рогожинский, вот, а теперь, если взять на северо-восток…» Грузинов теперь говорил живо и все ускорял речь, водя острием разогнутой английской булавки по карте, – и в одну минуту наметил полдюжины маршрутов, и все сыпал названиями деревень, призывал к жизни невидимые тропы, – и чем оживленнее он говорил, тем яснее становилось Мартыну, что Грузинов над ним издевается.

Сойдя с ума, Гедни мог, конечно, подражая точечному орнаменту на зеленоватых камнях, воспроизвести такие же узоры на отвратительных, невероятных пятиугольных могилах, а затем повторить их тут, на этих листках; поспешные грубые зарисовки тоже могли быть делом его рук; мог он составить и приблизительный план места и наметить путь от обозначенного кружком ориентира, лежащего в стороне от нашего маршрута, – громадной башни-цилиндра, постоянно встречавшейся на барельефах, с самолета она нам виделась громадной круглой ямой, – до этого пятиугольного здания и дальше, до самого выхода в туннель.

Сказав, что застрелится первым по праву старшинства (ему было на год больше Рудольфа и на месяц больше Оли), он этой пустой ссылкой сделал излишним удар грубого жребия, который все равно по слепоте своей пал бы вероятно на него; и скинув макинтош, и не простившись с друзьями, что было только естественно ввиду одинаковости маршрута, безмолвно, с неловкой торопливостью, он спустился между сосен по скользкому скату в буерак, густо поросший дубком и терновыми кустами, которые, несмотря на апрельскую прозрачность, совершенно скрыли его от оставшихся.

Виктор Астафьев Может быть, я — единственный из поколенья Там рождён, где, к студёному морю впритык, Стыл веками, безмолвно вмерзая в забвенье, Убаюкан пургой, «нефтяной материк»… Не слукавлю, добавив, что сердце забилось, Когда, с лихтерных палуб ступив тяжело, Гулом техники, многоголосьем — вломилось Время в юность мою, и меня повлекло По маршрутам, стоянкам… Я, крепко вживаясь В тесный быт кочевой, не жалел ни о чём, И запевная трасса, на лист низвергаясь, Там и стала мне звонким Кастальским ключом.

Благидзе совершенно улетучились воспоминания последних лет, зато пациент прекрасно помнил (если верить русскому санитару, хорошо понимавшему язык истязаемых), как его, шестилетнего, водили в увеселительный парк в Италии, где игрушечный поезд (состоявший из трех открытых вагончиков, в каждом из которых помещалось по шестеро безмолвных детей) с зеленым паровозом на электрической тяге, выпускавшим через правдоподобные промежутки клубы поддельного дыма, катил по замкнутому маршруту через живописно-кошмарные заросли ежевики, чьи ошарашенные цветы кивали в вечном согласии со всеми ужасами детства и преисподней.

Действительно, за какой-то кратчайший отрезок времени электричество перестало быть лишь занимательной игрушкой и теперь уже обеспечивает передвижение доброй половины человечества по его ежедневным маршрутам, освещает наши города с такой силой, что они затмевают луну и звезды; заставляет служить нам десятка два неизвестных доселе металлов; мы доходим до самого полюса, взбираемся на любую вершину, парим в облаках; мы смогли побороть малярию, долго закрывавшую белому человеку путь в тропики, сумели вырвать жало еще у доброй сотни подобных носителей смерти.

По воскресеньям, летом, он неизменно отправлялся на прогулку за город, причем знал окрестности Берлина поразительно подробно и гордился знанием «чудесных мест», другим неизвестных, — это было наслаждение чистое, самодовлеющее, сродное, быть может, восторгам коллекционеров, оргиям любителей каталогов, иначе непонятно, зачем все это нужно было: это кропотливое составление маршрута, это жонглирование способами передвижения — туда поездом, назад пароходом до такого-то места, а там автобусом, и стоит это столько-то, и никто, даже сами немцы, не знают, что так дешево.

Я сожалею лишь об одном: нас ждут берега Австралии или Новой Зеландии, а не Кергелены, где я предпочел бы бросить якорь, не гавань Рождества с уютной таверной «Зеленый баклан»… Сердечный друг почтенного Аткинса не мог не оплакивать подобное стечение обстоятельств, однако мы были готовы смириться с такой неудачей… Еще 8 дней мы плыли прежним маршрутом, не отклоняясь ни к западу, ни к востоку, и только 21 марта потеряли из виду Землю Халбрейн, навсегда исчезнувшую за левым бортом.

Теперь встречаем их В метро… Может быть, так взрослеют… Центральная Европа засыпана снегом, Украшена гирляндами… Мы — ею — путешествуем… Москва, Петербург и прочий Восток — Для нас символическое пространство… Мы — остаёмся, чтобы писать, И — заблуждаться Собою и Невским проспектом, Зимними двориками предместий, Переливающихся огнями и немножко заспанных… Сладкий привкус полночного Джема и кофе — Повседневные радости… Трамвайные маршруты городов Похожи до полной неразличимости, Скажем, как мы с тобой… Возьму твою помаду — и забуду Наше выгоревшее лето.

Завидеть вас издали, в синем платье, ведущей дочь за руку… Не отрываясь от маршрута, тщательностью которого больше смущена, чем просвещена: столько нарисовал и написал, так крестиками и стрелками путь к себе заставил, что, кажется, добраться невозможно; устрашенная силой его ожидания — когда так ждут, всегда что‑нибудь случается, ясно сознавая, что дело не во мне, а в моей синеве — сначала еду, потом еще еду, а затем, наконец, иду, держа дочь за руку, по тому белому

Дрезден, Бадгастейн, Зальцбург, Мюнхен, Венеция, Флоренция, Рим и опять Флоренция, Мантуя, Верона, Инсбрук, Зальцбург, Карлсбад, Прага, Греффенберг, Берлин, Бадгастейн, Прага, Зальцбург, Венеция, Болонья, Флоренция, Рим, Ницца, Париж, Франкфурт, Дрезден — и все сначала; этот перечень с повторяющимися названиями знаменитых туристских городов не похож на маршрут человека, который хочет поправить здоровье или собирает гостиничные наклейки, чтобы похвастаться ими в Москве, штат Айдахо, или в Москве российской — это намеченный пунктиром порочный круг без всякого географического смысла.

Он больше не мог, он выскочил и зашагал через скользкую площадь к другой трамвайной линии, по которой обманным образом мог вернуться в свой район с тем же билетом – годным на одну пересадку, а отнюдь не на обратный путь; но честный казенный расчет, что пассажир будет ехать только в одном направлении, подрывался в некоторых случаях тем, что, при знании маршрутов, можно было прямой путь незаметно обратить в дугу, загибающуюся к отправной точке.

Он описывает природу на всем протяжении своего повествования о пройденных маршрутах; он изображает ее в разные времена года, в разные моменты дня, при разных состояниях погоды; воспроизводит картины лесов, лугов, болот; описывает большие, широкие реки и бурные горные потоки, морские берега и морской прибой; изображает покрытые непроходимыми лесами горные хребты и суровые обнаженные гольцы; воспроизводит картины солнечных восходов и закатов, восхождения луны и медленного постепенного исчезновения ее; картины грозы, наводнений, лесных

Просматривая следующие страницы, читатель должен считаться не только с общим маршрутом, намеченным выше, с его многочисленными побочными заездами, туристическими тупиками, вторичными кругами и прихотливыми отклонениями, но также с тем фактом, что, далеко не будучи беспечной partie de plaisir, наше путешествие представляло собой крутое, тугое, телеологическое изветвление, чья единственная raison d'être (эти французские клише показательны) сводилась к тому, чтобы держать мою спутницу в приличном расположении духа от поцелуя до поцелуя.

Держа в руках подробнейший Трогательнейший рукописный и рисованный маршрут— в мужчинах того поколения всегда было что‑то отеческое, старинный страх, что заблудимся, испугаемся, где‑нибудь на повороте будем сидеть и плакать, — маршрут мало в стрелках и в крестиках, но с трамваями в виде трамваев, с нарисованным вокзалом и, уж конечно, собственным, как дети рисуют, домиком: вот дом, вот труба, вот дым идет из трубы, а вот я стою. —

Наконец, протащив ногу кузнечика вторично по тому же маршруту, упарившиеся муравьи сваливают ее примерно на том же месте, где она сперва лежала, и, рассмотрев повнимательнее, решают, что эта высохшая нога не такой уж клад, чтобы особенно за нее держаться, после чего оба расходятся в разные стороны, в надежде найти ржавый гвоздь или какой-нибудь другой предмет, достаточно тяжелый, чтобы причинить муравью побольше хлопот, и достаточно бесполезный, чтобы ему приглянуться.

Худо ли, хорошо ли мы ехали, можешь судить по маршруту, но, для верности, на каждый переход прикладывай верст по пяти, на иной и десять придется лишних, которые, если не домерены межевщиками, то от того не менее ощутительны для усталых путешественников: От Тифлиса Версты Демупчихассанлу 42 Инджа 24 Джогас 24 Каравансарай 30 Биваки: Богас 42 Каравансарай 36 Эривань 50 ________________ 248 = 41 1/3 агачам Не стану утомлять тебя описанием последнего

Ничего не поделаешь, надо к нему… Но тут, то есть в каком-то неопределенном месте сомнамбулического его маршрута, он снова попал в полосу тумана, и на этот раз возобновившиеся толчки в душе были так властны, а главное, настолько живее всех внешних восприятий, что он не тотчас и не вполне признал собою, своим пределом и обликом, сутуловатого юношу с бледной небритой щекой и красным ухом, бесшумно проплывшего в зеркале.

Пароход восторжен от маршрута шаризны У него бока грузны Не принимает на борт других консервов Сквозь дождь слюнявый мир заблестит гримасной радугой Без нее как без вежеталя на земле сушь Я прожарил свои мозг на железном пруте Добавляя перцу румян и кислот Чтобы он поправился, музка тебе больше Чем размазанный торт Чтоб ты вкушала Щекоча ноготком пахнущий терпентином (смочек) Сердце мое будет кувырком Как

Порою она возвращается и делает кольца, как бы обманывая свою будущую жертву; её дороги запутаннее, чем хитрые маршруты басмачей или торговые пути доисламистских караванов… Он торопился разбросать вокруг себя эти шелестящие географические имена, в которые, как в бумагу, была завёрнута правда о шистоцерке, но каждое имя имело свой отдельный смысл и цвет, для каждого находился свой особый звук на его голосовом ксилофоне. —

И я нимало не тужу о том, что мы говорим (вопреки Шишкову и Далю): лагерь, а не стан, эгоист, а не себятник, акушерка, а не повивальная бабка, акварель, а не водяная краска эклиптика, а не солнцепутье, маршрут, а не путевик, корректор, а не правщик, телефон, а не дальнеразговорня, попугай, а не переклитка, актер, а не лицедей, гимнастика, а не ловкосилие, и т.

Мистер Гердлстон, как обычно, проводил летние каникулы в Альпах и провел их положенным ему порядком, изыскивая самые экстравагантные способы свернуть себе шею; но каникулы пришли к концу, и он уже уложил чемоданы, намереваясь отослать их в Англию, как вдруг его обуяла жажда снова взойти на недоступную вершину Вейсхорн, но уже по неизведанному и совершенно немыслимому маршруту, о котором он только что услышал.

Этот новый маршрут Евангелия – любопытное открытие нашей доморощенной мудрости – несомненно будет тотчас признан всеми христианскими общинами, как только он станет им известен; а тем временем пусть вас не слишком удивит, если как-нибудь на днях вы вдруг узнаете, что в ту эпоху, когда вы были погружены в средневековой мрак, мы гигантскими шагами шли по пути всяческого прогресса; что мы уже тогда обладали всеми

Когда река выступила из берегов, мы забросили наши старые маршруты и ежечасно проходили над мелями, прежде выдававшимися футов на десять над водой; мы вплотную срезали самые корявые берега, как, например, берег у Мадридской заводи, которого раньше всегда избегали; мы громыхали сквозь протоки вроде «Восемьдесят второй» (где устье всегда представляло сплошную стену сплавного леса), и вот уже оказывались поблизости от нужного нам места.

Я наизусть знал каждую щель этого «очага» – знал с тех пор, как, сидя у себя за столом, я наносил на мысленную карту Лолитин маршрут через весь дом; я душой давно породнился с ним – с его неказистостью и неубранностью, и теперь прямо чувствовал, как несчастный ежится в ужасном предвкушении ванны из экрю и охры и табачно-рыжей замазки, которую Шарлотта готовила ему.

Горько думать, что какая-то невидимая глазу мерзость может оборвать большую, красивую человеческую жизнь, что он мог бы пожить с нами еще хоть несколько лет, хоть год… Переделкино отчетливо изменилось после его смерти, — не появляется больше в определенные часы и на определенных маршрутах его высокая фигура, неизбежно окруженная восторженными спутниками, не раздается его оживленный голос, неизменно вызывающий веселый отклик вокруг.

И Клэр, не сочинившая в своей жизни ни одной строчки прозы или поэзии, так отлично понимала (и это было собственное ее чудо) всякую подробность этой борьбы Севастьяна, что слова, которые она печатала, были для нее не столько проводниками их природного смысла, сколько поворотами, провалами и зигзагами, отмечавшими извилистый путь, которым Севастьян наощупь пробирался по некоему маршруту идеального выражения мысли.

Если Вы вздумаете приехать ко мне, то вот Вам маршрут: Москва, из Москвы с двенадцатичасовым ночным поездом в Тулу (брать билет до Алексина), в Туле пересадка на поезд, идущий в Калугу; прибыв утром в Алексин, Вы спрашиваете, где ямщик Гущин; сей человек довезет Вас к нам на паре с колокольчиками; рессорных экипажей нет, но Гущин {04234} не трясок.

Если она и оставит коня, она примет другие меры, чтобы достичь демонстративного отклонения от нормы: а) либо перепутает эпитеты, неизменно характеризующие коня и телегу: Он на пегой на телеге, На дубовой лошади; б) либо поменяет местами ездока и дорогу: Ехала деревня Мимо мужика; в) либо повернет ездока в направлении, противоположном маршруту: Сел задом наперед И поехал в огород.