Цитаты со словом «выяснить»

Если бы случилось то, чего я не допускаю (со всех сторон обдумав этот вопрос и прочитав всё, что могло помочь его решению), чтобы было выяснено то, что патриотизм какой-то особенный (как стараются показать это его защитники) может быть благодетелен, то будет по крайней мере определено, какой патриотизм хороший и какой дурной; если же, как это и должно быть, выяснится, что хорошего патриотизма, как и хорошего эгоизма, быть не может, а что всякий патриотизм есть дурное чувство, которое не только не должно быть восхваляемо и не допускаемо, но должно быть старательно искореняемо, тогда должны измениться и все наших взрослых людей отношения к явлениям жизни и главное измениться воспитание, даваемое подрастающим поколениям.

Он искренно негодовал на отсутствие на современных похоронах священных пений, высказывал огорчение, может быть, еще более искреннее, на то, что выводится обычай устраивать немедленно по сожжении тела силицерний, на котором могли участвовать все, провожающие тело покойного, описывал все разнообразнейшие виды похорон, какие только были в употреблении у наших предков, выяснял преимущества «bustum» перед «rogus», истолковывал особенности всех надмогильных памятников, простого «tumulus», отдельного «loculus», «кондитория» надземного и подземного, саркофага, мавсолея, кенотафия, циппа и всего подобного; кстати он поминал все прославленные похороны прошедших веков, начиная с похорон Патрокла, друга Ахилла, продолжая похоронами, какие устроил своему убитому брату Ромул, но не доходя далее похорон Валерия Публиколы, погребенного на общественный счет.

А если существует вечно познающее, то есть и познаваемое, есть и прекрасное, и доброе, и любая из сущих вещей, и мне кажется, что то, о чем мы сейчас говорили, совсем не похоже на поток или порыв. c Выяснить, так ли это или так, как говорят последователи Гераклита и многие другие, боюсь, будет нелегко; и несвойственно разумному человеку, обратившись к именам, ублажать свою душу и, доверившись им и их присвоителям, утверждать, будто он что-то знает (между тем как он презирает и себя, и вещи, в которых будто бы нет ничего устойчивого, но все течет, как дырявая скудель, и

Михаил Афанасьевич, у меня есть поручение от одного очень ответственного товарища переговорить с вами по поводу вашей работы, узнать ваше настроение и заверить вас, что вы всегда можете рассчитывать на поддержку… Теперь точно выяснилось, что вся эта сволочь в лице Киршона, Афиногенова, Авербаха и других специально дискредитировала вас, чтобы уничтожить, иначе они не могли бы существовать как драматурги и писатели… Вы — лучший драматург, вы очень ценны для республики… «Сейчас заговорит, чтобы я написал если не агитационную, то хоть оборонную пьесу, или чуть потопчется вокруг моего имени, раскуривая начатый фимиам?» —

Беглые замечания Конта о самосознании, которое он определяет как понятие (notion), возникающее у данного субъекта о чувстве гармонии между разнообразными функциями организма, нельзя еще, конечно, признать достаточно удовлетворительной попыткой выяснить самое понятие «субъекта»; Конт также очень мало позаботился и о том, чтобы выработать какую-либо теорию единства и непрерывности индивидуального сознания: лишь в своем сочинении о политике, рассуждая о «душе, как об истинно фундаментальной гармонии между сердцем и разумом», он указал на то, что «единство и непрерывность существования в каждом животном достигается постоянным бдением массы аффективных его способностей» .

Не говоря уже об учителях церкви древнего мира: Татиане, Клименте, Оригене, Тертуллиане, Киприане, Лактанции и других, противоречие это сознавалось и в средние века, в новое же время выяснялось всё больше и больше и выражалось и в огромном количестве сект, отрицающих противное христианству государственное устройство с необходимым условием существования его – насилием, и в самых разнообразных гуманитарных учениях, даже не признающих себя христианскими, которые все, так же, как и особенно распространившиеся в последнее время учения социалистические, коммунистические, анархические, суть не что иное, как только односторонние проявления отрицающего насилие христианского сознания

Итак, искони — это первое слово у Моисея и Иоанна; у того и другого оно одинаково гласит об исконном, или об изначальном, или, что то же, о безначальном начале всех начал — о божественном Слове…» «И если мы, — продолжает г-н Васильев, — этими священными прилагательными: „исконный“ и „творческий“ — определили те начала, которые мы поставили себе целью выяснить и проводить в жизнь, то тем самым мы наложили на себя и дали миру великий обет: быть служителями и вестниками Слова…» «Оно должно быть альфой и омегой, основанием и венцом… (и т.

Уж когда в чухонском Петербурге мы не избегли влияния соседних немцев, хотя и бывших полезными, но зато и весьма парализовавших русское развитие, прежде чем выяснилась его настоящая дорога, то как в Константинополе, огромном и своеобразном, с остатками могущественной и древнейшей цивилизации, могли бы мы избежать влияния греков, людей несравненно более тонких, чем грубые немцы, людей, имеющих несравненно более общих точек соприкосновения в нами, чем совершенно непохожие на нас немцы, людей многочисленных и царедворных, которые тотчас же бы окружили трон и прежде русских стали бы и

Она только что приехала из Вильна и теперь мечется по Петербургу в таких же попыхах, разыскивая свою потерянную спутницу… Так что, раз недоразумение выяснено, позвольте мне взять этого младенца с собой и дальнейшую ответственность за нее принять на себя… Вот моя визитная карточка и адрес… Или, если этого мало, то — как вам угодно — проедем вместе с ней к крестной… Но околоточный, взглянув на карточку с номером дома в лучшей части Сергиевской, видя перед собой даму, безукоризненно элегантную, хорошего аристократического тона, не изъявил никаких сомнений,

Но пора увидеть и понять всем ту несомненную очевидность, что все усилия жизни лучших, праведных и мудрых людей, от Моисея до нашего времени, с Иисусом Христом во главе, направлены всегда на борьбу с обманами, с этими самыми возвеличенными выше человека человеческими вымыслами, на борьбу с этими идолами, чтобы показать людям это изуверство, чтобы выяснить перед людьми достойную веры истину, чтобы привести человека к сознанию источника жизни и всяких дел в самом себе, чтобы возвратить человека в волю бога и тем освободить его.

Дорабатывая банковое дело, он только и думает о том, хватит ли у него денег на пароход… Наконец дело окончено: выяснены все темные места, все пропуски; все записано вполне, на основании всевозможных справок; с громадными усилиями достигнуто то, что из кармана лиц, заведывавших банком, были возвращены и десять рублей, данные в кабак, и деньги за Миридонову ветчину, словом — выяснена вся сумма недочета и по возможности, с ругательствами, бранью, проклятиями, возвращена в банковую кассу… Дело сделано старательно, справедливо, ничего не утаено.

Этим самым можно только и объяснить ребятам, почему покупка в этом магазине связана с таким невероятным количеством справок и формальностей… Если и этот ответ покажется неубедительным, то лучше всего выяснить у самих малышей, чего они наслышались по этому вопросу… Как правило, вожатый может узнать много нового и интересного… Вот такими несложными ответами легко можно погасить в детях всякое любопытство, интерес к жизни и выработать то самое целомудренное ханжество, которое так необходимо Вам, товарищ Ханжикова, для того, чтобы спокойно проводить Вашу работу.

Я, кстати, горжусь, что уже тогда, в моей туманной, но независимой юности, разглядел признаки того, что с такой страшной очевидностью выяснилось ныне, когда постепенно образовался некий семейный круг, связывающий представителей всех наций: жовиальных строителей империи на своих просеках среди джунглей; немецких мистиков и палачей; матерых погромщиков из славян; жилистого американца-линчера; и, на продолжении того же семейного круга, тех одинаковых, мордастых, довольно бледных и пухлых автоматов с широкими квадратными плечами, которых советская власть производит ныне в таком изобилии после тридцати с

Мы здесь сидели очень дружно… вы рассказывали мне о своем детстве… и была гроза… Она схватила его руки и покрыла их поцелуями: — Помню ли я… помню ли я… Он отнял руки, отступая, чуть-чуть манерный, мгновенно молодея: — Успокойтесь, Алина… вы мне льстите… я стар… Она говорила, говорила… о любви, о тоске, о том, что нужно что-то выяснить между ними, что-то объяснить, чему-то положить конец… И все сводилось к тому, как ей хочется поехать к нему в имение.

Обязанности, порядок жизни, пределы труда и нравственные достоинства трудовой жизни для интеллигентных «мужчин», хотя кое-как, но все-таки выяснены в проектах поселений в более или менее удобопонятном виде: за образец будущей трудовой жизни взят образ жизни современного мужика, причем одна из школ, начавших проповедь о необходимости «идти в деревню», проповедует идеал трудовой жизни в смысле самого каторжного труда наемного работника, сопряженного со всевозможными тягостями: серые щи, сон на голых досках, лапти, «выворачивание пней» на постройку собственной избы, и непременно

Судьба, как нарочно, после двухлетнего моего напряжения мысли всё в одном и том же направлении, натолкнула меня в первый раз в жизни на это явление, показавшее мне с полной очевидностью на практике то, что для меня давно выяснилось в теории, а именно то, что всё устройство нашей жизни зиждется не на каких-либо, как это любят себе представлять люди, пользующиеся выгодным положением в существующем порядке вещей, юридических началах, а на самом простом, грубом насилии, на убийствах и истязаниях людей.

И то ли это чудесное совпадение, то ли имя в самом деле оказывает какое-то влияние на характер человека (мне пока что не удалось этого выяснить), но не вызывает сомнения тот факт, что в мире нет ни одного Чарлза, который не был бы открытым, мужественным, честным и добрым малым с большим сердцем, густым и чистым голосом, слушать который – одно удовольствие, и прямым взором, словно бы возвещавшим: «Совесть моя чиста, бояться мне нечего, и вообще я выше всякой низости».

Они все находятся в том состоянии, кот[орое] называется гипнозом… Боюсь, что в книге этой <«Ц[арство] б[ожие] в[нутри] в[ас] е[сть]»>, вследствие отступлений, примеров, разъяснений, возражений на предполагаемые возражения, сущность ее изложения христианского жизнепонимания показалась бы сложной и запутанной, и потому постараюсь отдельно в этом послесловии выяснить необходимость отречения от сч[ас]тья жизни, неизбежность усвоения иного, христианского <жизнепонимания>, отличие его от прежнего языческого и последствия, неизбежно вытекающие из замены одного жизнепонимания другим.

Из этого нашего рассуждения стало ясно, Менон, что если нам достается добродетель, то достается она по божественному уделу, а узнбем мы это как следует тогда, когда, прежде чем искать, каким образом достается человеку добродетель, мы попробуем выяснить, что такое добродетель сама по себе. c Теперь мне пора идти, а ты убеди в том, в чем сейчас сам убедился, своего приятеля Анита, чтобы он стал мягче: ведь если ты его убедишь, это и афинянам будет на пользу.

Кроме полнейшего несоответствия такого зверского конца с размерами личного огорчения, эти размеры в подлинном, выяснившемся на суде виде, в подлинном своем значении, не только не имеют чего-нибудь мало-мальски фактически достоверного, что действительно могло бы довести человека до исступления, но умаляются до ничтожества (в смысле коренной причины ужасного дела) показаниями того же самого Пищикова, который засек жену, имея от нее уже четырех детей, — жену, совершенно ему преданную, засек якобы за ее «добрачную жизнь», тогда

Начинался жаркий озноб, с затылка наползал знакомый простудный гнет, сердце билось толчками, как отравленное… Вдруг Митька передумал: чтобы зря Маше боль свою не выдавать, чтоб раньше сроку не тешилась, разумнее было по горячему следу, пока не ушел от Пчхова, у самого Агея проверить догадку и в первую очередь выяснить, как оно могло случиться, столь поразительное совпадение, что в громадном столичном городе Дмитрий Векшин попал с фомкой в гости именно к лучшему своему дружку Арташезу?

Не только чехи, поляки и хорваты, признающие свою солидарность с европейскою культурой, могут оказаться невольными изменниками тому русско-славянскому миру, к которому они должны принадлежать, но который выяснился лишь в мыслях Данилевского и его друзей, но нечто подобное может случиться и с теми русскими, которые, ввиду получения нами нашего просветительного начала из Византии, пришли бы к убеждению, что мы должны подчинять наши национальные интересы не славянскому, а греческому культурному типу, представляемому ныне Фанаром.

Вот выступает из толпы человек, который пережил все несчастья с самого начала до сего дня и который знает каждую мелочь, касающуюся жизни всех бедствующих теперь в «новом» хуторе его «товарищей», и всякий раз в пересказе о всех несчастиях, неудачах и бедствиях новоселов выясняются как последствия тех хозяйственных расстройств, которые побуждают оставить родные места, так и те неведомые, неожиданные затруднения, свойственные исключительно оренбургской системе землевладения, которые осаждают уже расстроенного человека и на новых местах.

Будет собрание корпорантов журнала, будут разговоры и выяснения нашего будущего — и если оно выяснится — в положительную сторону для нас, для будущего русской литературы, для наших с Вами бронзовых памятников (да, да, теперь уж, друг мой, — памятники, оба вместе, будут стоять — Ваш в Орле, а мой в Пензе и в Нижнем — после статьи о Вас — ибо она же конгениальна и, видите, союз торгово-промышленных служащих города Нижнего этого требует совершенно недвусмысленно, а Ваш памятник — заявлен

Альбов считает, что поворот, обозначившийся в творчестве Чехова в рассказе «Студент», «еще лучше выяснится нам из рассказа „Случай из практики“, который и может быть понят только с высоты этого мировоззрения <…> Та действительность, которая давила его своею пошлостью и из которой он долго не мог выбраться, это только видимая поверхность жизни, грязная, мутная накипь <…> Слой за слоем разбирая эту накипь, пробираясь мимо мыслей, чувств, настроений людей, навеянных этою нечистью, он увидел, наконец, чистый, кристальный родник

Не знаю почему, мое внимание привлекла та дерюга, которою была покрыта кибитка, кой-как устроенная из древесных ветвей; вся эта покрышка состояла буквально из заплат, тщательно, всякими швами и всякого сорта нитками, пришитыми одна к другой, и я, всматриваясь в эту дерюгу, неожиданно ощутил какое-то впечатление безмерного страха, но не успел выяснить себе его (это сделалось впоследствии), потому что на крыльце появились хозяин с хозяйкой и вступили с переселенцами в разговор.

Некоторое время он с закрытыми глазами наслаждался отвлеченной чистотой лишь в провидении воплощенного замысла; потом стремительно раскрывал сафьяновую доску и ящичек с полновесными фигурами, расставляя их начерно, с разбега, и сразу выяснялось, что идея, осуществленная так чисто в мозгу, тут, на доске, требует – для своего очищения от толстой резной скорлупы – неимоверного труда, предельного напряжения мысли, бесконечных испытаний и забот, а главное – той последовательной находчивости, из которой, в шахматном смысле, складывается истина.

Как бы то ни было, мне казалось чрезвычайно странным, что мы без оглядки стремимся только вперед, не обращая внимания на близкий мне левый фланг, что мы удлиняем наши пути сообщения, растягивая наши войска до бесконечности по фронту, не имея достаточно сильных резервов, без которых, как уже выяснилось, мы не можем быть обеспеченными не только от разных неприятных сюрпризов, но и от той или иной катастрофы, могущей перевернуть столь удачно начатую войну.

Именно в наиболее доступных публике суворинских изданиях Ваших сочинений, к сожалению, нет данных хронологического характера, по которым бы можно было судить о времени и порядке появления того или другого произведения в печати, а между тем данные эти при изучении Ваших произведений в совокупности далеко не безразличны и могли бы много выяснить в Ваших художнических приемах и навести на небезынтересные сближения и параллели — не выходя даже из круга Вашего собственного творчества.

Так и сделали, и, словно для того, чтобы окончательно развеять последние сомнения в виновности подозреваемого, мистеру Друггинсу, после долгих настойчивых поисков в разверстой груди животного удалось нащупать и извлечь на свет божий огромную пулю, которая, как выяснилось в результате проведенного впоследствии сравнения, в точности соответствовала калибру ружья мистера Пошла и была слишком большой, чтобы подходить к какому-либо иному оружию из того, что имелось во всем городке и его окрестностях.