Цитаты со словом «восток»

Оно и понятно: достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть, что по отношению к Уссурийскому краю со стороны северо-востока — юго-запада раскинулся Великий океан со своими краевыми морями около восточных берегов Азии, противоположная же сторона (северо-запад) занята обширным материком с пустынями и с великой Сибирской низменностью, обращенной к Ледовитому океану.

Между Унтугу и рекой Кузнецова горные породы располагаются в следующем порядке: около ручья Унтугу-Сагды с правой стороны виднеются выходы конгломератов из мелкой окатанной гальки, имеющие протяжение от северо-востока к юго-западу— 51° с углом падения в 18°; далее, у мыса Хорло-дуони, — красные метаморфизованные лавы; ещё южнее, около реки Каньчжоу, — цветные чередующиеся слои базальтового туфа мощностью около 120—130 метров и ещё дальше — какая-то изверженная зеленокаменная порода

На основании собранных сведений мы узнали, что река Анюй течет совсем не так, как это показано на 40-верстовой карте, а имеет направление сначала вдоль хребта Сихотэ-Алинь, с юга к северо-востоку, потом поворачивает на север и далее течет к северо-западу; что течет она по правой, огибая истоки Верхнего Хора; что река протекает около 400–500 верст и что орочские стойбища находятся только в нижней части ее течения.

Здесь, оставшись равнодушным ко всем этим Озирисам, Зевсам, Аполлонам, к Христу, к Магомету, я не раз чувствовал, что мог Оы поклоняться разве только им, этим страшным богам нашей прародины, — сторукому Браме, Шиве, Дьяволу, Будде, слово которого раздавалось поистине как глагол самого Мафусаила, вбивающего гвозди в гробовую крышку мира… Да, только благодаря Востоку и болезням, полученным мной на Востоке, благодаря тому, что в Африке я убивал людей, в Индии, ограбляемой Англией, а значит, отчасти и мною, видел тысячи умирающих с голоду, в Японии покупал девочек в месячные жены, в Китае бил палкой по голове беззащитных обезьяноподобных стариков, на Яве и на Цейлоне до предсмертного хрипа загонял рикш, в Анарадхапуре получил в свое время жесточайшую лихорадку, а на Малабарском берегу

На влаге бурных океанов, Расширив белые крыла, Летают в грозных строях флоты, Нося во мрачных недрах смерть; Пенят и Бельт и Понт в стремленье; Пред ними ужас, гром летит… От всех вселенныя пределов Плывут с богатством корабли И, пристаней моих достигнув, Тягчат сокровищами брег: Богатый Альбион приносит Своих избытков лучшу часть; Волнисту шерсть и шелк тончайший Несет с востока оттоман; Араб коней приводит быстрых, В своих степях их укротив; Китай фарфор и муск приносит; Моголец шлет алмаз, рубин; Иемен дарит свой кофе вкусный; Как горы, по полям идут Верблюды с перскими коврами, — От всех земли пределов, стран Народы мне приносят дани, Цари сокровища мне шлют… Там в храмах, музам посвященных, Текут для юношей струи Премудрости, нравоученья; Там в кроткой

Из цветущей Византии осенило нас святое православие; а там еще в то время не отжила свой век мудрость эллинская, не отцвели художества; там, сквозь затейливые мудрования греческого ума, еще пробивался в гражданском законе высокий смысл римской; там нередко любомудрие украшалось венцом царским, а на престоле первосвятительском сияли мужи необычайной учености; туда уже в то время проникла роскошная жизнь Востока и обвилась около жизни христианской; наконец, власть государственная, долженствовавшая впоследствии столь величественно развиться в нашей благополучной стране, уже образовалась там почти в святыню и, таким образом, уготовила разъединение Востока христианского с Западом христианским, где, напротив того, чин духовный стал превыше всех иных чинов и поработил себе все земное.

И если вы, минуя эти мосты, застроенные домами с зелеными кровлями, преждевременно заплесневелыми от водяных испарений, обращали взор влево, к Университету, то прежде всего вас поражал большой приземистый сноп башен Пти-Шатле, разверстые ворота которого, казалось, поглощали конец Малого моста; если же ваш взгляд устремлялся вдоль берега с востока на запад, от башни Турнель до Нельской, то перед вами длинной вереницей бежали здания с резными балками, с цветными оконными стеклами, с нависшими друг над другом этажами — нескончаемая ломаная линия островерхих кровель, то и дело перегрызаемая пастью какой-нибудь улицы, обрываемая фасадом или углом какого-нибудь большого особняка, непринужденно развернувшегося своими дворами и садами, крылами и корпусами среди этого сборища

К юго-западу, на самом горизонте, молчаливым прибоем клубились вершины Фарнезийского Оберланда, и их снеговые гребни неясно мерцали в туманной дали; на севере высился исполинский силуэт Доннерветтерхорна в монашеском капюшоне грозовых туч; правее шагали в торжественном шествии вершины Цизальпинских Кордильер, купающиеся в розовой дымке; на востоке громоздились мощные массивы Брехунхорна, Свистунхорна и Каценъяммерхорна, их голые, без единого облачка, пики холодно белели в небе; за ними в отдалении вырисовывались шпили и башни Аллеганских и Кавказских гор; южнее курился гордый Попокатепетль и неприступный Бумагомаратель; на западе-юго-западе в пурпуре заката сонно дремала величественная гряда Гималаев, а там, куда ни глянь, повсюду до самого горизонта глаз блуждал по

Сто́ит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют общую сущность этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет

Нужно участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное личными интересами, нужно преобладание высоты нравственной, нужна кроткая, уступчивая и привлекательная личность, нужно личное оскорбление против Наполеона, — и всё это есть в Александре, всё это подготовлено и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом, С Александром на вершине совершается противудвижение с Востока на Запад с замечательной симметрией линии движения: те же попытки движения с Востока на Запад, каким предшествовало движение с Запада на Восток, то же приставание серединных народов к движению, то же колебание в середине пути и та же быстрота приближения к цели.

Три года готовили меня к этому знаменательному дню, а меня только заставили помножить пятьдесят пять на тридцать, рассказать, кто такие были амаликитяне, попросили «четко и красиво» написать: «снег бел, но не вкусен», да прочесть наизусть: «Румяной зарею покрылся восток…» Тут мне даже кончить не дали: едва я дошел до пробужденья стад «на мягких лугах», как меня остановили, – верно, учителю (рыжему, в золотых очках, с широко открытыми ноздрями) слишком хорошо было известно это пробужденье, и он поспешно сказал: – Ну, прекрасно, – довольно, довольно, вижу, что знаешь… Да, брат был прав: в самом деле «ничего особенно страшного» не оказалось.

Вечером, когда молоток и пила затихали в доме плотника Иосифа, отрок Иисус всходил по крутой, кремнистой тропинке, из Назарета, лежащего внизу, в котловине, на северо-западную вершину холма, откуда открываются бесконечные дали: к югу, цветущая, зеленому морю подобная, равнина Иезрееля, выжженные за нею горы пустыни Иудейской до Ефраима и Мертвого моря; дымка туманной мглы к востоку, за горами Галилеи, обозначающая низину Тивериадского озера; к западу, Средиземное море, голубое, высокое, как небо, с белыми на нем парусами, точно крыльями ангелов, такими далекими, что взор их только угадывает; к северу, над лесисто-дремучими склонами Ливана, вечные снега Ермона.

Только стоит признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а только факт, состоящий в убийствах сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в России [известен], и движение с запада на восток, а потом с востока на запад известны нам и составляют сущность и цель событий, и не только не нужно объяснять случаем и гениальностью деятельность Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе всех исторических событий без тех мелких, так называемых, случайностей, которые составляли жизнь Наполеона и Александра и сделали их тем, чем они были.

По древнему обычаю, он испытывает силы в кулачной борьбе и заговаривает свои силы: «Стану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из избы в двери, из ворот в ворота, в чистое поле в восток, в восточную сторону, к окияну-морю, и на том святом окияне-море стоит стар мастер, муж святого окияна-моря, сырой дуб креповастый; и рубит тот старый мастер муж своим булатным топором сырой дуб, и как с того сырого дуба щепа летит, такожде бы и от меня (имярек) валился на сыру землю борец, добрый молодец, по всякий день и по всякий

И было скота у него семь тысяч мелкого скота, и три тысячи верблюдов, и пятьсот пар волов, и пятьсот ослиц, и прислуги весьма много; и был человек тот знатнее всех сынов Востока… И вот, во всем был «разорен» тот человек; «и вот, ветер великий поднялся со стороны пустыни, и обхватил четыре угла дома, и тот упал на отроков, и они умерли…» Толстой сам себя разорял целыми десятилетиями и наконец разорил полностью — и самого себя, и весь «дом» свой, в крушении которого было нечто тоже библейское: словно и впрямь «ветер великий поднялся со

Но из середины меж черными и белыми пауками вырвались туча и пламя, и глубь почернела, как море, и покатилась с ужасным ревом; черная буря все скрыла от глаз, лишь на востоке с неба в море спадал водопад из крови с огнем, и на расстоянии нескольких брошенных камней появилась и вновь погрузилась во мрак чешуя чудовища; и возник над волнами яростный гребень дракона, он поднимался, как золотистый гребень горы; и две сферы алого пламени разогнали тучи и дым: мы увидели пурпурную и зеленую голову Левиафана, полосатую, как голова тигра; мы увидели его

В среду 22 октября, сразу после полудня, Дороти, «отчаянно» пытавшаяся «обнаружить» Аду (которая, нанеся обычный визит в «Три лебедя», решила провести пару небесполезных часов у Пафии, в салоне «Прически и прикрасы»), оставила Вану записку, которую тот получил лишь поздним вечером, вернувшись из поездки в Сорсьер, что в Валлисе (около сотни миль на восток), где он купил виллу для себя «et ma cousine» и поужинал с бывшей владелицей виллы, вдовой банкира мадам Скарлет и с ее белесой, прыщавенькой, но приятной дочерью Эвелин, – быстрота, с которой совершилась покупка, похоже, эротически возбуждала обеих.

Как только в историческом западном христианстве обозначились те черты, которые составляют его односторонность, как только стало оказываться, что этот христианский мир в своей исключительности стремится представлять только момент распадения и борьбы в историческом развитии, так силы древнего Востока, сначала совершенно парализованные христианством, снова оживают в виде ислама, который не только не поддается перед христианским Западом, но и с успехом наступает на него; и доселе Европа, при всем своем развитии, должна была терпеть и признавать на своей почве своего исконного врага, а под конец даже вступить в союз с ним.

В глубине нашей богатой натуры они открыли всевозможные чудесные свойства, неведомые остальному миру; они отвергали все серьезные и плодотворные идеи, которые сообщила нам Европа; они хотели водворить на русской почве совершенно новый моральный строй, который отбрасывал нас на какой-то фантастический христианский Восток, придуманный единственно для нашего употребления, нимало не догадываясь, что, обособляясь от европейских народов морально, мы тем самым обособляемся от них и политически, что, раз будет порвана наша братская связь с великой семьей европейской, ни один из этих народов не протянет нам руки в час опасности.

Взгляни же в эту даль, где острова в сиянье, Где мирры аромат, коралл и фимиам… Мечтою жаждущей уйди в зарю скитаний И с легкою душой вручи судьбу ветрам, Где океанских волн блистает свет зеленый… Иль на Восток уйди, в далекий Бенарес, К воротам древних Фив, в руины Вавилона, В туман веков, где Сфинкс, Афина и Гермес, Иль к бронзовым богам на царственном пороге, К гигантам голубым, или во тьму дорог, Где за монахами медлительные дроги Неповоротливо ползут из лога в лог… И взор твой ослепят лучи созвездий южных!

И недоступен всякой смуте Да будет он; да не войдут К тебе ни раб царя Додона, Ни добросовестный шпион, Ни проповедник Вавилона, Ни вредоносный ихневмон, Ни горделивый и ничтожный И пошло-чопорный папист, Ни чужемыслитель безбожный И ни поганый коммунист; И да созреет безопасно Твой чистый труд, и принесет Он плод здоровый и прекрасный, И будет сладок этот плод Всему Востоку, всем крещеным; А немцам, нашим господам, Богопротивным и мудреным, И всем иным твоим врагам Будь он противен; будь им тошно С него, мути он душу им!

И видны оттуда целые страны — кряжи, долины, воды, леса и селения, необозримая пустыня Келесирии, реки и царственные руины Баальбека на ней, мутная синева Антиливана на востоке, бездна Средиземного моря, сливающаяся с горизонтом, на западе… И вот одно из этих-то селений и есть Эдем, а несколько хвойных рощ суть остатки кедров ливанских, тех, которые Библия называла заоблачными, тень их — тенью, покрывшей все земные царства, бальзам — божественным, на тысячи лет сохраняющим трупы от тления, древесину — не боящейся вечности… Одна из пяти рощ, уцелевших близ Эдема, еще и

Гляжу в окно: уж гаснет небосклон, Прощальный луч на вышине колонн, На куполах, на трубах и крестах Блестит, горит в обманутых очах; И мрачных туч огнистые края Рисуются на небе как змея, И ветерок, по саду пробежав, Волнует стебли омоченных трав… Один меж них приметил я цветок, Как будто перл, покинувший восток, На нем вода блистаючи дрожит, Главу свою склонивши, он стоит, Как девушка в печали роковой: Душа убита, радость над душой; Хоть слезы льет из пламенных очей, Но помнит всё о красоте своей.

На Северной денная деятельность понемногу начинает заменять спокойствие ночи: где прошла смена часовых, побрякивая ружьями; где доктор уже спешит к госпиталю; где солдатик вылез из землянки, моет оледенелой водой загорелое лицо, и, оборотясь на зардевшийся восток, быстро крестясь, молится Богу; где высокая тяжелая маджара на верблюдах со скрипом протащилась на кладбище хоронить окровавленных покойников, которыми она чуть не доверху наложена… Вы подходите к пристани – особенный запах каменного угля, навоза, сырости и говядины поражает вас; тысячи разнородных предметов – дрова, мясо, туры, мука, железо и т.

Кроме народов Славянских, по сказанию Нестора, жили тогда в России и многие иноплеменные: Меря вокруг Ростова и на озере Клещине, или Переславском; Мурома на Оке, где сия река впадает в Волгу; Черемиса, Мещера, Мордва на юго-восток от Мери; Ливь в Ливонии; Чудь в Эстонии и на восток к Ладожскому озеру; Нарова там, где Нарва; Ямь или Емь в Финляндии; Весь на Белеозере; Пермь в Губернии сего имени; Югра или нынешние Березовские Остяки на Оби и Сосве; Печора на реке Печоре.

Осенью он иногда убегал, неделю бродил где-то в неизвестности, и только холода пригоняли его на тёплое место, назад; весной, когда самый воздух бывал заряжен протяжным шумом и желанием, он верил, что это грех и воет на бору, встав голой мордой на восток… Появление Сузанны не походило на то, как описывалось это в тёмных, источенных жуками патериках: не в огне, не в облаке, не в обольстительной наготе… а скрипучую телегу Пантелея трудно было бы принять и пьяному за апокалиптическую колесницу!

В сумерки, как только мы выбрались на шоссе, потянуло ветром, стало быстро и как-то неверно, тревожно темнеть от надвигавшихся с востока туч, стало тяжко греметь, сотрясая все небо, и все шире пугать, озарять красными сполохами… Через полчаса наступила кромешная тьма, в которой со всех сторон рвало то горячим, то очень свежим ветром, слепило во все стороны метавшимися по черным полям розовыми и белыми молниями и поминутно оглушало чудовищными раскатами и ударами, с невероятным грохотом и сухим, шипящим треском разражавшимися над самой

Другие взойдут на паром, чтоб с берега ехать на берег, Другие будут смотреть, наблюдая теченье, Другие увидят суда на севере и на западе от Манхаттена, и Бруклинские холмы на юге и на востоке, Другие увидят большие и малые острова, Полвека пройдет, и на переправе их снова увидят другие, и снова солнце увидят, почти перед самым закатом, И сто лет пройдет, и много еще столетий, и все это снова увидят другие, И будут радоваться закату, и спаду прилива, и обнажившему берег отливу.

Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.

Католический заговор и модные религиозные секты (штунда), «червонные валеты» и землевладение, военная стратегия и русские дипломаты, женский вопрос и студенческие волнения, политика «железного канцлера» Бисмарка и судьбы Европы, будущность России на Востоке и идеальный союз монарха и народа, современные «отцы» и «дети», наука и искусство, лексико-этимологические этюды (о словах «стушеваться» и «стрюцкий»), всеобщее разложение и будущий «Золотой век», еврейский «вопрос» и судьба Константинополя — таков далеко не полный перечень тем и сюжетов, обсуждаемых Достоевским в «Дневнике писателя» за 1877 г.