Цитаты со словом «шуршание»

Пиршественное шуршанье, жужжанье и гуденье голосов дает человеку высокое счастье чувствовать себя не одним, быть играющим звеном огромного сверкающего ожерелья, со звенной скрепой в лучистой цепи, а концы этой цепи смутно теряются, уходят куда-то и в небо и в глубь земли,

И шуршанья норн-старух.

Она, видимо, совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье.

И тотчас в глубине разлапистой путаницы послышалось шуршание, как будто кто-то поволок бревно.

Юлиану казалось иногда, что в черном мраке сводов слышится быстрое шуршание летучей мыши.

Стена ветвей, зеленая стена, Для грезы изумрудами светила, Шуршанием, как дремлющая сила, Гуденьем пчел, как пышная весна, – Изваянной волной, как тишина, – Но, спевши сон зеленый, изменила, И быстро цвет иной в себя вронила, Вон, Осень там у желтого окна.

В предвечерний час, когда покупатели, словно позабыв о своём благородном стремлении к просвещению, не заглядывали в магазин и в тишине его слышалось лишь робкое шуршание страниц — их перебирал старый книголюб, забравшийся по переносной лестнице под самый потолок, к верхним полкам, — Есенин подошёл к широкому, ещё с зимы не мытому окну и поглядел на бульвар, на поникшую в задумчивости бронзовую кудрявую голову поэта, облитого пламенем заходящего солнца, на кривые сучья чёрных деревьев, распластанно впечатанные в оранжевый закат, на ленивые стаи галок над ними, на

И вот, воссоздавая в воображении недавнюю вереницу актов бритья, я оставляю элемент следования в стороне: мне интересно лишь – единожды или дважды отработал ножик, оставшийся в моем серебряном плуге; если единожды, то присутствующий в моем сознании распорядок бритья, ответственный за двухдневное отрастанье щетины, значения для меня не имеет – в сущности, я склонен сначала выслушать и ощупать шуршание и шершавость второго из утр, а уж следом прикинуть к нему безбритвенный день, вследствие чего борода моя растет, так сказать, в обратную сторону.

В течение всех тех месяцев я не переставал писать стихи к ней, для нее, о ней — по две-три «пьески» в неделю; в 1916-ом году я напечатал сборник и был поражен, когда она мне указала, что большинство этих стихотворений — о разлуках и утратах, ибо странным образом начальные наши встречи в лирических аллеях, в деревенской глуши, под шорох листьев и шуршанье дождя, нам уже казались в ту беспризорную зиму невозвратным раем, а эта зима -изгнанием.

Сегодня целый день играет В дворе последний мотылек И, точно белый лепесток, На паутине замирает, Пригретый солнечным теплом; Сегодня так светло кругом, Такое мертвое молчанье В лесу и в синей вышине, Что можно в этой тишине Расслышать листика шуршанье, Лес, точно терем расписной, Лиловый, золотой, багряный, Стоит над солнечной поляной, Завороженный тишиной; Заквохчет дрозд, перелетая Среди подседа, где густая Листва янтарный отблеск льет; Играя, в небе промелькнет Скворцов рассыпанная стая — И снова все кругом замрет.

Я по всем гляжу ветвям, По листам, и по цветам, Я зову мою дуброву, — Быть бы живу мне, здорову: — Подступясь к ней зверь и гад, Чтоб сейчас же шли назад, Чтоб не шли к нам люди злые, Ведьмы, вихри, водяные, Чтоб в дуброве, под листвой, Сам себе я был большой, Чтобы листья мне, в шуршаньи, Были в тихом послушаньи, Чтобы легкий ветер к нам Шел, танцуя, по верхам.

По временам с яру свалится подмытый песок с медленным шуршанием, напоминающим вздох… Где-то за пределами освещенного пространства береговой лес бормочет и по временам шевелит беспокойно спящими ветвями… Все эти ночи, которые мы проводим на берегу Керженца, мне не спится, несмотря на то, что дни проходят в довольно тяжелой работе, а по вечерам при свете костров я заношу в книжку впечатления дня.

Когда тебя петлей смертельной Рубеж последний захлестнет, И речью нечленораздельной Своих первоначальных вод Ты воззовешь, в бреду жестоком Лишь мудрость детства восприяв, Что невозможно быть востоком, Навеки запад потеряв, — Тебе ответят рев звериный, Шуршанье трав и камней рык, И обретут уста единый России подлинный язык, Что дивным встретится испугом, Как весть о новобытии, И там, где над проклятым Бугом Свистят осинники твои.

Пиршественное шуршанье, жужжанье и гуденье голосов дает человеку высокое счастье чувствовать себя не одним, быть играющим звеном огромного сверкающего ожерелья, со звенной скрепой в лучистой цепи, а концы этой цепи смутно теряются, уходят куда-то и в небо и в глубь земли, в настоящее, прошедшее и будущее, и это хорошо, что не видно концов цепи, потому что там, где они теряются, что-

Я знаю, что, по воле Ивана Павлова, мысли мои за дорогу будут направлены в самые разнообразные стороны: своим неторопливым голосом он расскажет мне все, что близко его интересам в станице, посвятит меня почти во все стороны ее жизни, — и я заранее предвкушаю удовольствие мирной, дремотной беседы под качку тарантаса, ровное шуршанье колес по мягкой дороге, под мерный топот и фырканье лошадей. —

Вечером Бабков заперся в своей комнате и долго сидел, разглядывая свое платье: тщательно старался он закрыть и спрятать неблаговидные места вроде дырок, пятен; долго за-полночь из-за запертых дверей Бабковой комнаты слышалось шуршание платяного веника и какой-то особенный присвист, происходивший оттого, что Бабков иногда поплевывал на щетку и на руку, чтобы лучше усовершенствовать свой туалет.

Все подробнее возобновлялось его представление о рабочей комнате в немного сумрачном и деловом доме торгпредства, где пробежали целых три года жизни перед нелепой болезнью; чертежи на кальке и пахнущей свечами вощанке, скатавшиеся трубками, с шуршанием разбегающиеся по столу; внушительные документы промышленных заказов; рекламные прейскуранты с расцвеченными рисунками электротехнической аппаратуры; фотографии достраиваемых советских электростанций и опор высоковольтных передач.

Буйное вундеркиндство тополей; Угарная острота черемух; Утрированные колпачки каштанов; Шершавые подмышки бузин; Земляная сочность сиреней; Огуречная свежесть жасминов; Легонькие крылышки шиповников; Ювелирные подвески боярышников; Озябшее шушуканье осин; Льстивые диваны ив; Темная гордость ольх; Узорчатая горечь берез; Ржавые ноги рябин; Крепкое шуршанье дубов; Сухая размеренность сосен; Просмолённая прелость елок; Непролазные заросли орешников; Сладкая гарь лип.

Он подумал о том, что и Александра Яковлевна сюда приходила, маленькими, в черных перчатках, руками деловито шарила между кустов… Он не знал ее тогда, не мог видеть это, – но по ее рассказу о своих многократных паломничествах чувствовал, что это было именно так: искание чего-то, шуршание, тыкающий зонтик, сияющие глаза, дрожащие от рыданий губы.

Он встал с трудом с постели и, шатаясь на опухших от цинги ногах, как бы проволочился несколько раз по комнате, прислушиваясь к вою ветра за деревянной рамой окна и к шуршанию снега, бьющегося порывами в матовые стекла рамы, на которые падал снаружи слабый мерцающий свет отдаленного фонаря и отражалась клетчатая тень железной наружной решетки.

Это был почти мальчик, рослый и стройный… Он испуганно посторонился, услышав близко шуршание колес; женщина закрыла лицо руками и заплакала еще сильнее… Когда каруца поровнялась с нею, все ее большое красивое тело сильно дрогнуло, как будто она ждала нового удара… Не она не посторонилась, только плач ее стал судорожнее; плакал уже не обиженный ребенок.

Тихие, темневшие помалу поля, леса, застланные дымкою начавшегося невдалеке дождя, закат, надвигавшаяся туча и тихое, монотонное шуршание колес да постукивание копыт лошаденки — все это навевало на меня какую-то сонную мечтательность, и я не заметил, как моя двуколка очутилась в лесу, переехала мостик и поплелась далее по узкой лесной дорожке с нависшими мохнатыми ветвями.

Так грезила она, прикрыв глаза, и почти верила в Страну чудес, хотя знала, что стоит глаза открыть — и все снова превратится в тусклую явь: в шелестенье травы под ветром, в шуршанье камышей вокруг пруда, сморщенного дуновеньем, — и звяканье чашек станет лишь перезвоном колокольчиков на шеях пасущихся овец, а резкие крики Королевы — голосом пастуха.

Ползла от почвы, ширилась и росла, растрепанная, бесформенная… Нет, не туча, похоже — заросли, можно разглядеть широкие, почти черные листья с мокрым блеском, можно услышать их жесткое, клеенчатое шуршание… И нет неба, нет далей — золотистый тумак над головой, золотистый туман над вершинами странных растений, атмосфера, в которой, кажется, как в воде, можно плавать.

Голоса и хлюпанье, шуршанье о сосны и эта вечная тишь глухонемого безлюдья вплетаются в белесый туман, и кажется на минуту, не люди идут и мучаются смехотворной и страшной жизнью, похожей на бред, а ожили кокоры и низколобые сосны, бродят кругом и мелют наобум все что попало, чего не было и не будет. —

И, конечно, Ахматова не была бы художником, если бы не восприняла эту эпоху во всей совокупности ее внешних деталей: Шуршанье юбок, клетчатые пледы, Ореховые рамы у зеркал, Каренинской красою изумленных, И в коридорах узких те обои, Которыми мы любовались в детстве, Под желтой керосинового лампой, И тот же плюш на креслах… ……………………………….

Бог весть… Ознобно огибая Их, скопище зонтов, но — с льдинкою из-под Приспущенных ресниц, холёная, другая Тугою наготой себя в неё вольёт, И случай, на песке ж, подставит ножку, либо Оставит всё как есть… Зане отнесена К предмету сфер иных, в шуршании отлива, Как память инженю густо населена!

Улыбки, шепоты, и ласки, шуршанье, шелест, шорох, травы, Хребты безмерных гор во мраке, как исполинские удавы, Кошмарность ходов под землею, расселин, впадин, и пещер, И храмы в страшных подземельях, чей странен сказочный размер Дремотный блеск зарытых кладов, целебный ключ в тюрьме гранита, И слитков золота сокрытость, что будет смелыми открыта.

И вот черт понес меня на эту проклятую корзину с яблоками, и я теперь должен в уединении раскуривать свой пользительный…» Тут монолог студента Ансельма был прерван странным шелестом и шуршаньем, которые поднялись совсем около него в траве, но скоро переползли на ветви и листья бузины, раскинувшейся над его головою.

Я не выношу копания в драгоценных биографиях великих писателей, не выношу, когда люди подсматривают в замочную скважину их жизни, не выношу вульгарности «интереса к человеку», не выношу шуршания юбок и хихиканья в коридорах времени, и ни один биограф даже краем глаза не посмеет заглянуть в мою личную жизнь.