Цитаты со словом «чертог»

Как прекрасный небожитель, Я царицей был замечен, Я входил в ее чертог, В тот чертог, который в пепел Обратится на земле.

Он — громоносный чудодей — Над здешним, над земным чертогом Воздвиг чертог еще страшней.

Горе… О, Гектор, о, муж – и его вокруг стен Илиона На колеснице повлек сын Нереиды, глумясь… Следом и мне, уведенной на брег из чертогов Приама, Горького рабства позор тяжкие косы покрыл… Сколько я слез пролила, покидая для дальнего плена Город и брачный чертог, мертвого мужа в пыли… Или вам надо еще и рабыню спартанской царевны, Солнца лучи, обливать, если, измучена ей, Я, изваянье богини с мольбою обвивши руками, Стала скалой и одни слезы лучам отдаю?

И кто оплачет со мной 1500 В чертогах, в чертогах Утеху Эриний, Три трупа, три трупа?

Рогнеда, в знак согласия, наклонила свою голову и Фенкал запел: Шумно пируют в чертогах Одена, Славой взлелеяны, витязей сонмы; Вечность им радостный пир; Роскошь Астарда им служит приютом; Все в нем подвластно бессмертных желанью: Брань, и победа, и мир!

Сердце старое покоя, лишь скажу царю одно я, — Чтоб, чертог блаженства строя, доброй волей отдал дочь.

Вот и чертог… И радостно его Увидеть мне, взамен высокой Трои.

При них поставил Он для солнца шатер, и выходит оно, как из чертога жених, радуется, как исполин, пробегая путь; от края небес исход его, и шествие его до края их, и ничто не укрыто от жара его.

Пусть задремлет в чертогах вечерних лучей, Позлащенная скорбью заката: Над Эрином, любимым всего горячей, Утром солнце заблещет крылато!

Эпод III Если боги спешат, вмиг окончено дело; Их коротки пути: в тот же день Все свершилось — они сочетались В разукрашенном зла́том ливийском чертоге, Где под властью Кирены — прекраснейший город, Знаменитый искусством бойцов.

А мой чертог – отныне вам закрыт.

Начертан был рукой художника узор Домашней утвари и кухонных амфор; У древних даже в том – великое искусство, Как столик мраморный поддерживает Гриф Когтистой лапою, свой острый клюв склонив, Их бани вознеслись, как царские чертоги, Во храмах мирные, смеющиеся боги Взирают на толпу, и приглашает всех К беспечной радости их благодатный смех.

Второе полухорие Антистрофа I В воротах чертога не вижу Обряда воды ключевой.

О, пиры, разговоры, книжки, шутки, 440 Смех, степенность, веселье, остроумье И собравшихся пестрое единство, Надо ль в храм нам идти молиться богу, 445 Иль на Ливиев дом взглянуть преславный, 443 Иль в чертогах епископа собраться, Иль направиться к Марцию Мирону Иль ко Льву, что в искусстве слова блещет (Если б дважды шести таблиц законы Он давал, то средь славных децемвиров Аппий Клавдий скромней бы занял место; 450 Если б он под бряцанье струн

Лаконянку в супруги Гермиону Взял повелитель мой, и с этих пор Гонима я: царица уверяет, Что снадобьем неведомым ее Бесплодною я сделала и мужу Постылою и будто я хочу Ее занять в чертоге место, силой Законную супругу удалив.

Г-споди Б-же мой, велик Ты необычайно, красотой и великолепием облекся; (2) Окутан светом, как плащом, простер небеса, как завесу; (3) Прикрывает водами верхние чертоги Свои, тучи делает колесницей Себе, шествует на крыльях ветра; (4) Делает Он ветры посланниками Своими, служителями Своими – огонь пылающий. (

В царских палатах, в княжьих чертогах, в высоком терему красовалась Несмеяна-царевна.

Она — прадионисийская менада; а так как менада в позднейшую эпоху была немыслима без Диониса, Нонн в своей поэме (VII, 319 sqq) придает все атрибуты еще не родившегося сына тайному Семелину любовнику, изображая (на что он имеет, впрочем, не только поэтическое право) Дионисова отца воистину пра-Дионисом: То вдруг мычанием брачный чертог огласит он и ревом, Мужеский облик затмив круторогого зубра явленьем, Сына грядущего образ живой, быка-Диониса; То предстоит супруге трепещущей вздыбившим гриву Львом, иль пардом пятнатым, рождая пылкого сына, Бешеных пардов и львов укротителя и браздодержца; То из змеиных колец увенчается митрой живою, То виноградное гроздье вплетет в сине-черные кудри, То развевается в них темнолистная мощь плющевая: Весь он

Антистрофа II И снова по волнам помчалась ладья, Покорна устам бореады… Да в страхе теснилась афинян семья, Бросая печальные взгляды На пену, в которой сокрылся герой; И в волны с сияющих линий Горячие слезы сбегали порой В предчувствии тяжких насилий… Тесея ж дельфины, питомцы морей, В чертог Посейдона примчали,— Ступил за порог — и отпрянул Тесей, Златого Нерея узрев дочерей: Тела их как пламя сияли… И локоны в пляске у дев развились, С них ленты златые каскадом лились… И, мерным движеньем чаруя сердца, Сребрились их гибкие ноги, Но гордые очи супруги отца Героя пленяли в чертоге… И, Гере подобясь, царица меж дев Почтила Тесея, в порфиру одев.

Ты придаёшь земле Тебе угодный облик: в высь выгнулись хребты ив глубь вогнулись долы в местах, где выбрал Ты; береговой черты не нарушают волны; свеж, влажен лес — он напоён и полит с покатых крыш Твоих чертогов; стог за стогом — плодами спелыми Твоих трудов мир полон; Ты взращиваешь травы, коз пьяня их соком; а люди — сыты из земли добытым хлебом, а люд — развеселён вином и умащён елеем, от коего блестит лицо; граничит с небом кедровый лес, Тобой питаем и Тобой лелеем; Тобой посажен, пущен в рост, направлен к звёздам ливанский кедр, в чьей кроне

Свет, что по суше и воде скользил, Поэта грезу, таинство миров; Тебя я написал бы не такой, Какая ты сейчас на полотне, Но у воды, чей нерушим покой, Под небом в безмятежной тишине; Ты б летописью райскою была, Сокровищницей бестревожных лет, Тебя б любовно ласка облекла Лучей, нежней которых в небе нет, Под кистью бы моей предстал тогда Покоя элизейского чертог, Где нет борьбы тяжелой и труда, А лишь Природы жизнь да ветерок, — Такую бы картину создал я, Когда душа мечте попала в плен, В нее вместил бы сущность бытия И тишь, которой не узнать измен.

О, пиры, разговоры, книжки, шутки, 440 Смех, степенность, веселье, остроумье И собравшихся пестрое единство, Надо ль в храм нам идти молиться богу, 445 Иль на Ливиев дом взглянуть преславный, 443 Иль в чертогах епископа собраться, Иль направиться к Марцию Мирону Иль ко Льву, что в искусстве слова блещет (Если б дважды шести таблиц законы Он давал, то средь славных децемвиров Аппий Клавдий скромней бы занял место; 450 Если б он под бряцанье струн размеры Приспосабливал к ритмам строк коротких, Флакка едкого смолкнуть бы заставил, Сколько б тот после всех сатир и лиры Взмыть

Блаженствуя с богами, Ты презришь мир земной» С тех пор — необожатель Подсолнечных сует — Стал верный обитатель Страны духо́в поэт, Страны неоткровенной: Туда непосвященной Толпе дороги нет; Там чудотворны боги Веселые чертоги Слияли из лучей, В мерцающей долине, Любимице своей Фантазии-богине; Ее Природа мать; Беспечно ей играть Дает она собою; Но, радуясь игрою, Велит ее хранить Трем чадам первородный, Чтоб прихотям свободным Ее не заманить В туманы заблуждений: То с пламенником Гений, Наука с свитком Муз И с легкою уздою Очами зоркий Вкус; С веселою сестрою Согласные, они Там нежными перстами

Небес далеких глубина Сияла яркими звездами; Дремали пальмы над водами, Вершины томно преклоня, Как девы, от веселий дня Устав, в подушки пуховые Склоняют головы младые; Ночной упившися росой, Лилеи с девственной красой В роскошном сне благоухали И ночью листья освежали, Чтоб встретить милый день пышней; Чертоги падшие царей, В величии уединенья, Великолепного виденья Остатками казались там: По их обрушенным стенам, Ночной их страж, сова порхала И ночь безмолвну окликала, И временем, когда луна Являлась вдруг, обнажена От перелетного тумана, Печально-тихая султана*, Как идол на столпе седом, Сияла пу́рпурным крылом.

Сам же он бросился вновь, поразить Александра пылая 380 Медным копьем; но Киприда его от очей, как богиня, Вдруг похищает и, облаком темным покрывши, любимца В ложницу вводит, в чертог, благовония сладкого полный; Быстро уходит Елену призвать, и на башне высокой Ледину дочь, окруженную сонмом троянок, находит, 385 Тихо рукой потрясает ее благовонную ризу И говорит, уподобяся старице, древле рожденной, Пряхе, что в прежние дни для нее в Лакедемоне граде Волну прекрасно пряла и царевну вседушно любила: Ей уподобяся, так говорит Афродита богиня: 390 "В дом возвратися, Елена; тебя Александр

И Дюнуа, весь надушен, вошел В ту комнату, где ждал накрытый стол, Такой же, как у дщери Птолемея, Что, вечным вожделеньем пламенея, Великих римлян милыми звала, И возлежали у ее стола Могучий Цезарь, пьяница Антоний; Такой же, полный яств и благовоний, Как тот, за коим пил со мной монах, Король обжор в пяти монастырях; Такой же, за каким в чертогах вечных, — Когда не лгали нам Орфей, Назон, Гомер, почтенный Гесиод, Платон, — Отец богов, пример мужей беспечных, Вдали Юноны ужинал тайком С Европой иль Семелою вдвоем.

Идут они дальше и дальше, сперва по узенькой тропиночке, а там широкою просекою; не шелохнет ветерок, а что-то воет по лесу; и вот стая коршунов потянулась вереницею: они почуяли добычу верную и летят на сытный пир; вдруг послышались вблизи хохот, песни и ауканья; и вот широкая поляна, а на поле стоят чертоги изукрашенные, а вокруг-то их челядинцы и прислужники, как рои пчелиные, кишат; и слуги-то все диковинные: по траве идут – не выше травы, идут по лесу – с лесом равны.

Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам; Прислужниц легких и волшебных Тебе, красавица, я дам; И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той росой; Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью, Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою; Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я; Чертоги пышные построю Из бирюзы и янтаря; Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе, всё, всё земное – Люби меня!

И вдруг распахивается дверь костела — и ударяет в глаза и в сердце Чанга дивная, вся звучащая и поющая картина: перед Чангом полутемный готический чертог, красные звезды огней, целый лес тропических растений, высоко вознесенный на черный помост гроб из дуба, черная толпа народа, две дивные в своей мраморной красоте и глубоком трауре женщины, — точно две сестры разных возрастов, — а надо всем этим — гул, громы, клир звонко вопиящих о какой-то скорбной радости ангелов, торжество, смятение, величие — и все собой покрывающие неземные песнопения.

Ведь когда-то с легким сердцем Счастливыми глазами наблюдал я, — Не верится, что то был тоже я, — Как свет тебя очерчивал во мраке, Как локоны от солнца пламенели; Вслед за тобой и я преображался, И кровь во мне пылала тем пыланьем, Каким багришься ты и твой чертог; Губами, лбом, закрытыми глазами Я чувствовал: роса на мне теплеет От поцелуев, нежных, как бутоны Полураскрывшейся весны; и слышал Из уст твоих безумный сладкий лепет, Сравнимый разве с пеньем Аполлона При возведенье илионских стен.