Цитаты со словом «сушивший»

Там, где она впадает в море, береговая линия немного вдалась в сушу и, если бы не мыс Крестовоздвиженский, бухты не было бы.

Он бегал от одного дерева к другому, снимал бересту, рубил жерди и сошки, ставил палатку, сушил свою и чужую одежду и старался разложить огонь так, чтобы внутри балагана можно было сидеть и не страдать от дыма глазами.

Скажу также, что нам не встретилось в этих водах ничего, хоть в малейшей степени напоминающее сушу, что вполне подтверждало правильность карт, составленных нашими предшественниками – безусловно, весьма неполных, но в целом достаточно точных.

Отлагаясь во мне, Над водою мигают дотошные чайки, Словно белые паузы в голубизне, И следишь ты за ними рассеянным взором… Лишь потом, через годы, с газетных страниц В нашу, грустно писать, повседневность с укором Заглянули глаза погибающих птиц, Может быть, потому выползавших на сушу, Что спасенья искали у нас… Глубока, Бьёт мазутной волной в потрясённую душу, Намывая раскаянье, эта река, Благо, если б одна… Я знавал очеркистку — Торопясь в прогрессистках себя утвердить, Она нефти весь пыл отдала свой, без риска Конъюнктурщицей в эту вот пору прослыть: Всё плотней обступали в поспешных писаньях Буры, трубы, фонтаны — ну, весь антураж, И, понуро сквозя, растворялась

Я выскочил от него со стремительностью пули и с бешенством разъяренного демона… Рассказывал свое приключение на мысе Доброй Надежды: — Когда наш корабль, — Бальмонт никогда не мог сказать «пароход», — бросил якорь в гавани, я сошел на сушу и углубился в страну, — тут Бальмонт опять-таки не мог сказать, что он просто вышел за город, — я увидал род вигвама, заглянул в него и увидал в нём старуху, но всё же прельстительную своей старостью и безобразием, тотчас пожелал осуществить свою близость с ней, но, вероятно, потому что я, владеющий многими языками мира, не владею языком «зулю», эта ведьма

Жены кочевников в одеждах из квадратов верблюжьей шерсти рыжего цвета раскачивались на пятках; певицы из Киренаики в прозрачных фиолетовых одеждах, с насурмленными бровями, пели, сидя, поджав ноги, на циновках; старые негритянки с отвисшей грудью собирали помет животных и сушили его на солнце, чтобы развести огонь; у сиракузянок в волосах были золотые бляхи; на женщинах лузитанского племени — ожерелья из раковин; галльские женщины кутали в волчьи шкуры белую грудь; крепыши-мальчики, покрытые паразитами, голые, необрезаниые, норовили ударить прохожего головой в живот или же, подходя к нему сзади, кусали ему руки, как молодые тигры.

Этим я песни мои насыщаю, а также тем, что сопутствует этому, Запахом лимонов и яблок, весенней влюблённостью птиц, Лесною росою, набеганием волн, Диким набеганием волн на сушу, я воспеваю и их, Увертюрой, что звучит еле слышно, как предвкушение мелодии, Желанною близостью, видом прекрасного тела, Пловец обнажённый, плывущий в воде или на волне неподвижно лежащий, Близится женское тело, я потупляюсь, любовная плоть у меня и дрожит, и болит, Создаётся дивный инвентарь для меня, для вас, и для всякого, Лицо, руки и ноги, перечень с головы и

Он спросонья на пни натыкается, зеленый, в зеленом крадется кустарнике, он похрамывает по кисельным зыбунам, шустро сигает через мертвые пни, кубарем катится, вьюнцом идет… Вот он сядет на прогалинке, он хихикает и морщится, он сидит-прискакивает, греет спинку, сушит шерстку под солнышком, а солнышко теплой лапкой его гладит, — жмурится и щурится, мурлыкает незатейную песенку, язык мухоморам кажет… А те нарядились, как к обедне, выстроились толстые и тонкие в ряд… Шесть их по счету, и весело им поэтому. …

Пришел я, иду мимо кухни, заглянул — индо страшно стало: народу набралось в нее видимо-невидимо; сидельцы, артельщики, извозчики, бабы… столы черные, грязные, на столах и подсвечники, и сальные огарки, и банки с ваксой, и щетки; на скамьях постели, платье; у плиты висит зипун, сушится; кухарка отдвинет сальные подсвечники и банки, поскоблит немного стол ножичком, да и ну котлеты валять… Василий Сидорыч принял меня радушно, посадил на почетное место и начал чествовать.

Пестрые лохмотья, развешанные по кустам, белые рубашки, сушившиеся на веревочке, верши, разбросанные в беспорядке, саки, прислоненные к углу, и между ними новенький сосновый, лоснящийся как золото, багор, две-три ступеньки, вырытые в земле для удобного схода на озеро, темный, засмоленный челнок, качавшийся в синей тени раскидистых ветел, висевших над водою, – все это представляло в общем обыкновенно живописную, миловидную картину, которых так много на Руси, но которыми наши пейзажисты,

Апрель или май 1811 Сей старец, что всегда летает, Всегда приходит, отъезжает, Везде живет — и здесь и там, С собою водит дни и веки, Съедает горы, сушит реки И нову жизнь дает мирам, Сей старец, смертных злое бремя, Желанный всеми, страшный всем, Крылатый, легкий, словом — время, Да будет в дружестве твоем Всегда порукой неизменной И, пробегая глупый свет, На дружбы жертвенник священный Любовь и счастье занесет!

Водитель, с подписанной уже ведомостью — он размахивал ею, как флажком, будто чернила сушил, двинул к автобусу, к своей альфе и омеге, к своему кредо, к своей крепости, чтобы закрыть ворота, поднять мосты и прощай, прощай, окружающее пространство, прощай чужое, незнакомое, у нас есть своё, а то, что снаружи, и даром не надо, уже почти поднялся на ступеньку, как услышал жалкое: — Дяденька?

А всегды бы были всякие хоромы чисто метены и сухи, и не нагрязнены, и не засорены, а на дворе и перед вороты, всегды, после снегу, згребено, и свожено, и сметено; а посьле дожжа грязь пригребена, и не надобное пристроено, и не насорено, и не заволочено; а в сушу приметено: ино всегды в подворье чисто, и сухо, и не нагрязнено «…» Собр.

Истинная наука есть «не узнавание, а воспоминание, anamnêsis», — это слово Платона лучше всех людей, кроме святых, понял бы Данте; узнает — вспоминает он, только в самую глухую ночь, когда Густеет мрак, как хаос на водах, Беспамятство, как Атлас давит сушу; Лишь Музы девственную душу В пророческих тревожат боги снах, — душу еще не рожденной, но уже зачатой музы Данте. —

В некотором отдалении он увидел массивное прямоугольное каменное сооружение форта с бойницами и развевающимся над ним флагом, притиснутое к скале словно для того, чтобы противостоять вторжению на сушу морской стихии; между фортом и дядюшкой Билли расстилалась далеко врезавшаяся в сушу лагуна с беспорядочно разбросанными по берегу полуразрушенными, кое-как подлатанными хибарками, похожими на остатки кораблекрушения.

В училище учитель Бланманжов заставлял Доната, как и всех учеников, путешествовать по карте: в Иерусалим, в Токио (морем и сушей), в Буэнос-Айрес, в Нью-Йорк, – перечислять места, широты и долготы, описывать города, людей и природу, – городское училище было сплошной географией, и даже не географией, а путешествием: Бланманжов так и задавал: выучить к завтраму путешествие в Йоркшир.

Глядишь — и, точно застывая, Но в то же время ропот свой, Свой легкий бег не прерывая, — Прозрачной пылью снеговой Несется вниз струя живая, — Как тонкий флер, сквозит огнем, Скользит со скал фатой венчальной И вдруг, и пеной и дождем Свергаясь в черный водоем, Бушует влагою хрустальной… 1900 Горячо сухой песок сверкает, Сушит зной на камнях невода.

И на мас лобойку гоняла, посуду мыть, – там ей снятым молочком платили, а она творожком внучат питала, – и грибы грибникам сушила, и на патошном картошку корзинами таскала, а ей патокой выплачивали… И патошников хорошо знал, Сараевых, царство небесное, товар у них брал, глюкозу, в Иваново на красильни ставил… Как все налажено-то было, спокон веку!

И Божие благословение многоцветное, и рыба сушёная, и пряники всякие, и сукна домашние, и сукна привозные, и ленты, и лапти, и оружие, и одежда, и сапоги, и притирания для женского полу, и венчики из моха крашеного для угодников, и дорогая харатья, и дешёвая бумага, и ладанки, и железный товар, — чего хочешь, того просишь!

Он слишком горд, чтобы признать отчаянное положение своих дел, но, зайдя к нему сегодня, я сразу увидел все признаки: вымытую собственными руками рубашку, сушившуюся на портрете Венизелоса, тарелку, на которой лежал огрызок ужасающей жареной печёнки с обломком семита, — отложенные в качестве ужина, грязная, закопченная керосинка с какой-то застывшей размазней в кастрюле.

Дальше следует уже бухта, составляющая теперь только часть того обширного подковообразного залива, который далеко когда-то вдавался в сушу и границами которого были: с юга та длинная гряда базальтового массива, которая в настоящее время образует правый берег реки, с севера — такие же возвышенности, оканчивающиеся обрывами около селения Дата, близ устья реки Улики.

Горела керосиновая лампа, мерцали в углу иконные лики, потрескивали поленья в печи-«голландке», десяток ребятишек лакомились нехитрым гостинцем — калёными орешками и семечками, сушёными яблоками, каким-нибудь печевом, а бабушки сплетали и сплетали в замысловатое кружево странные нездешние истории, вплетая в него золотыми и серебряными нитками старинные терпкие и непонятные слова.

Слишком тесная между ними связь во всех областях точного знания – геологии, географии, биологии, этнографии, истории – остается необъяснимой, если не предположить, что между двумя сушами двух гемисфер, – Европой – Азией – Африкой, с одной стороны, и Америкой – с другой, – существовало некогда посредствующее звено – великий Остров-материк или ряд островов, как бы перекинутый через Атлантику мост.

Франческа А правда ль, что он горит и в море, горит и на воде, сжигает корабли, сжигает башни, отравляет, душит, и в жилах сушит кровь, и обращает все тело и все кости в горсть пепла черного, и заставляет людей кричать от боли таким звериным криком, что кони бесятся и цепенеют смельчаки?

Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4000-ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.

Можно зайти в пивную, взять кружку или две, креветок, которые часто продавались, или принести с собой сушёную рыбу, которая почему-то не продавалась, стать за столик или сесть, если есть свободные места, вынуть душу и без боязни положить её тут же, на стол, рядом с креветками или рыбой.

Эта заботливость об избраннике доходит до мелочей: русалка чешет голову его, трет тело, отгоняет водных животных, убирает ложе лучшими водорослями, а в русальную неделю выводит его вместе со своим скопом на сушу, даже позволяет заглянуть в родственный дом и на людей, чтобы сколько-нибудь ослабить скорбь по земной жизни.

Если б звонкую силу, что даже поныне мне любовь вдохновенно и щедро дает, я занес бы в бесплодную сушу пустыни или вынес на мертвенный царственный лед — расцвели бы деревья, светясь на просторе, и во имя моей, Валентина, любви рокотало бы теплое синее море, пели в рощах вечерних одни соловьи.

У него была цѣлая куча печальныхъ приключеній, которыя онъ разсказывалъ; онъ въ нихъ говорилъ о приключеніяхъ на морѣ и на сушѣ — о канибалахъ, которые другъ друга съѣдаютъ — антропофагахъ — онъ былъ живой обдираемъ и его мучили и съ нимъ поступали хуже, чѣмъ съ Св.

Здесь никогда покоя нет костям: То хлещет дождь, то сушит солнца зной, То град сечет, то ветер по ночам И летом, и зимою, и весной Качает нас по прихоти шальной Туда, сюда и стонет, завывая, Последние клочки одежд срывая, Скелеты выставляет напоказ… Страшитесь, люди, это смерть худая!