Цитаты со словом «рать»

Победно шли его полки, Знамена весело шумели, На солнце искрились штыки, 20 Мосты под пушками гремели – И с высоты, как некий бог, Казалось, он парил над ними И двигал всем и все стерег Очами чудными своими… 25 Лишь одного он не видал… Не видел он, воитель дивный, Что там, на стороне противной, Стоял Другой – стоял и ждал… И мимо проходила рать – 30 Всё грозно-боевые лица, И неизбежная Десница Клала на них свою печать… И так победно шли полки, Знамена гордо развевались, 35 Струились молнией штыки, И барабаны заливались… Несметно было их число – И в этом бесконечном строе Едва ль десятое число 40 Клеймо минуло роковое… О, как на склоне наших лет Нежней мы любим и суеверней… Сияй, сияй, прощальный свет

Победно шли его полки, Знамена весело шумели, На солнце искрились штыки, Мосты под пушками гремели — И с высоты, как некий бог, Казалось, он парил над ними И двигал всем и все стерег Очами чудными своими… Лишь одного он не видал… Не видел он, воитель дивный, Что там, на стороне противной, Стоял Другой – стоял и ждал… И мимо проходила рать — Все грозно-боевые лица, И неизбежная Десница Клала на них свою печать… И так победно шли полки, Знамена гордо развевались, Струились молнией штыки, И барабаны заливались… Несметно было их число — И в этом бесконечном строе Едва ль десятое чело Клеймо минуло роковое… 5 – 7 сентября 1853 Дни настают борьбы и торжества, Достигнет Русь завещанных границ, И будет старая Москва Новейшею

П о-л евого нужд ает ся в оправд ании, сказал и мы в начал е эт ого обзора; и, п о нашему мнению, он а может быть удовл етворител ьно оправд ана, — п ора снят ь пят но с памяти чел овека, который , дей -ст вуя в посл едние годы ошибочно, мог бы ть прот ивником лите-рат урного развит ия и подвергат ься за т о в свое время справедливым укоризнам , — но теперь миновал ась опасност ь, кот орую предст авл ял о т огда его вл ияние на л ит ературу, — и пот ому теперь д ол жно признат ься: он справедл иво говорил о себе, что всегда бы л чел овеком честны м и жел

Пол евого л ежит т о, что он, сначал а стол ь бод ро выступивший одним из предводителей в л итерат урном и умственном движении, — он, знаменитый редактор «Московског о т ел еграфа», стол ь сил ьно дей ствовавшего в пол ьзу просвещения, разрушившего ст ол ько л итературны х и других предубеждений , под конец жизни стал рат оват ь прот ив всего, что бы л о тогда зд оровог о и пл одот ворного в русской литературе, занял с своим «Русским вестником» 16 то самое пол о-жение в л итературе, к оторое некогда занимал «Вестник Европы », сдел ал ся защит ником неподвижност и, закоснел ост и, кот орую стол ь сил ьно поражал в л учшую

Ты в Орду и глаз не кажешь, дани не высылаешь, а когда мы от имени великого хана явились к тебе, ты вот нам ещё словно и выговор ещё делаешь… Ты данник и слуга великого хана, и ежели ты забыл старые порядки, которые установлены Ордой на Москве, так великий хан пришлёт свою рать, чтобы тебе их напомнить… Твой… Он оборвал себя и отшатнулся: весь белый, с бешеными глазами, Иван быстро встал во весь рост, исковеркал в ярости басму, швырнул её на пол, наступил на неё ногой и, изорвав в клочья ханскую грамоту, бросил и её на ступени трона и плюнул на обрывки. —

Свершится ль предвещанье Стоять на высоте и замыкать созданье, На высоте – один – меж небом и землей И видеть целый мир в уступах под собой: Сперва цари, потом – на степенях различных — Старейшины домов удельных и владычных, Там доги, герцоги, церковные князья, Там рыцарских чинов священная семья, Там духовенство, рать, – а там, в дали туманной, На самом дне – народ, несчетный, неустанный, Пучина, вал морской, терзающий свой брег, Стозвучный гул, крик, вопль, порою горький смех, Таинственная жизнь, бессмертное движенье, Где, что ни брось во глубь, и все они в движенье — Зерцало грозное для совести царей Жерло, где гибнет трон, всплывает мавзолей!

Пишут, что «Князь Ивак или Он, племени Ногайского, Веры Магометовой, жил на реке Ишиме, повелевая многими Татарами, Остяками и Вогуличами; что какой-то мятежник Чингис свергнул Ивака, но из любви к его сыну Тайбуге, дал ему рать для завоевания берегов Иртыша и великой Оби, где сей юный Князь основал Сибирское Ханство и город Чингий на Type, в коем властвовали после сын Тайбугин, Ходжа, и внук Map, отец Адера и Яболака, женатый на Царевне Казанской, сестре Упаковой; что Упак убил Мара, а сын Адеров, Магмет, убив Упака, построил Искер, или Сибирь, на Иртыше (в шестнадцати верстах от нынешнего

Теперь – отвечу: «Если я весь так подменен и даже вывернут наизнанку, то почему же создатели „величайших ценностей“, испытывающие тревогу, когда собачонку несчастную на физический опыт тащат, за мир всего мира и братство народов ратующие, – а такие гиганты есть и носятся в хлопотах по всей Европе, освежая спертую атмосферу, – и все охранители антиков, до вазы царя микенского, оберегающие все, до цапинки, обеспокоенные, когда гобеленчик украдут, и всегда настороже, как бы чего не подменили… – как же все эти „охраняющие“ допустили, чтобы не только меня, тоже сберегателя антиков, так подменили, а чтобы… целое великое царство подменили, хотя,

Итак, мы нисколько не верим тому широкому и великодушному состраданию к угнетенным, тому сочувствию к народу, которое знать не хочет коренных основ русской, до сих пор нравственно угнетенной народности, как и вообще не верим петербургскому демократизму: мы решительно считаем его одного поля ягодой с петербургским аристократизмом, бюрократизмом и со всем тем, против чего он ратует: все они выросли на одной и той же почве, лежащей гнетом поверх русской земли, наследовали тот же дух петровского презрения к русскому народу, хотя бы причесывались а la moujick, щеголяли в поддевках и толковали о земстве!…

И восстал Ахиллес, громовержцу любезный; Паллада Мощные плечи его облачила эгидом кистистым; 205 Облак ему вкруг главы обвила золотой Тритогена И кругом того облака пламень зажгла светозарный, Словно как дым, подымаясь от града, восходит до неба, С острова дальнего, грозных врагов окруженного ратью, Где, от утра до вечера, споря в ужасном убийстве, 210 Граждане бьются со стен; но едва сокрывается солнце, Всюду огни зажигают маячные; свет их высоко Всходит и светит кругом, да живущие окрест увидят И в кораблях, отразители брани, скорее примчатся, – Так от главы Ахиллесовой блеск подымался до неба.

Ирины и не думал искать убежища в Персии; еще не видал дотоле измены в Россиянах и не казнил ни одного человека за явную приверженность к Самозванцу; с жадностию слушая лазутчиков, доносителей, клеветников, воздерживал себя от тиранства для своей безопасности в таких обстоятельствах и терзаемый подозрениями, еще неосновательными, хотел знаками великодушной доверенности тронуть Бояр и чиновников: но действительно медлил двинуть значительную рать прямо к Литовским пределам, в доказательство ли бесстрашия, боясь ли сильным ополчением дать народу мысль о важности неприятеля, избегая ли войны с Польшею до самой крайней необходимости?

Убежденный Иезуитами, но не дерзая самовластно нарушить двадцатилетнего перемирия, заключенного между им и Борисом, Король велел Мнишку и Вишневецким поднять знамя против Годунова именем Иоаннова сына и составить рать из вольницы; определил ей на жалованье доходы Сендомирского Воеводства; внушал Дворянам, что слава и богатство ожидают их в России и, торжественно возложив с своей груди златую цепь на расстригу, отпустил его с двумя Иезуитами из Кракова в Галицию, где близ Львова и Самбора, в местностях Вельможи Мнишка, под распущенными знаменами уже толпилась Шляхта и чернь, чтобы идти на Москву.

Оставив малочисленную пехоту в обозе у Займища, гетман ввечеру (23 июня) с десятью тысячами всадников и с легкими пушками выступил навстречу к Шуйскому столь тихо, что Елецкий и Волуев не заметили сего движения и сидели спокойно в укреплениях, воображая всю рать неприятельскую пред собою; а гетман, принужденный идти верст двадцать медленно, ночью, узкою, худою дорогою, на рассвете увидел, близ села Клушина, между полями и лесом, плетнями и двумя деревеньками, обширный стан тридцати тысяч россиян и пяти тысяч шведов, нимало не готовых к бою, беспечных, сонных.

Вдруг загорелось в них дикое буйство; они, обезумев, Грабить поля плодоносные жителей мирных Египта Бросились, начали жен похищать и детей малолетних, 265 Зверски мужей убивая, – тревога до жителей града Скоро достигла, и сильная ранней зарей собралася Рать; колесницами, пешими, яркою медью оружий Поле кругом закипело; Зевес, веселящийся громом, В жалкое бегство моих обратил, отразить ни единый 270 Силы врага не поспел, и отвсюду нас смерть окружила; Многих тогда из товарищей медь умертвила, и многих Пленных насильственно в град увлекли на печальное рабство.

Егда обрящется муж велемудрый, ведущ во травех и зелиях, иже исцелит дщерь плоти его единою от немощи смертныя, ему же царством воздастся целым, нераздельным, и короною державною, и всеми сокровищи и скрабы насущными; ему же в царе, сильном в людях своих и карающем враги своя ратию присно-победною, раб обрящется покорный, раболепный, и с сокровищи и земли и люди своя и царства своего, отныне и до скончания века; и быти во царствии овом единой душе не рабской, дщери плоти и любви царской““.

На сей предмет, — отвечал бакалавр, — существуют разные мнения, ибо разные у людей вкусы: одни питают пристрастие к приключению с ветряными мельницами, которые ваша милость приняла за Бриареев и великанов, другие — к приключению с сукновальнями, кто — к описанию двух ратей, которые потом оказались стадами баранов, иной восторгается приключением с мертвым телом, которое везли хоронить в Сеговию, один говорит, что лучше нет приключения с освобождением каторжников, другой — что надо всем возвышаются приключения с двумя великанами-бенедиктинцами и схватка с доблестным бискайцем».

Обы кновенно жизнь и возбуждаемые ею убеждения были сами по себе, а поэзия сама по себе: связь между писателем и человеком была очень сл аба, и самые живые люди, когда принимал ись за перо в качестве лите-рат оров, часто заботил ись только о теориях изящного, а вовсе не о смысле своих произведений , не о том, чтобы «провести живую идею» в художественном созд ании (как л юбил а вы ра-жат ься критика гогол евского период а).

Ни красноречие, ни истина сих упреков не тронула Александра, коего Вельможи ответствовали, что Шиг-Ахмет должен винить самого себя; что его воины грабили в окрестностях Киева; что Король советовал ему удалиться к границам Российским, к Стародубу, и там искать добычи, что он упрямился, не хотел того сделать, держался в соседстве с опасною для него Тавридою, погубил свою рать и думал тайно уехать к Султану, без сомнения, с каким-нибудь вредным для Польши и Литвы намерением.

Общий вид Половинки был очень хорош, хотя его главную прелесть и составлял лес, который со всех сторон, как рать великанов, окружал небольшое свободное пространство бывшего рудника и подступал все ближе и ближе к одинокой избе; главное достоинство этого леса заключалось в том, что это был не сплошной ельник, а смешанный лес, где развесистые березы, рябина и черемуха мешались с елями и соснами, приятно для глаза смягчая своей светлой веселой зеленью траурный характер хвойного леса.

Блуменау Греции и мегарянам свободную жизнь увеличить Сердцем стремясь, мы в удел смерть получили: одни — Пав под высокой скалою Эвбеи, где храм Артемиды, Девы, носящей колчан, славный в народе, стоит, Или у мыса Микалы; другие — вблизи Саламина, Где финикийских судов ими погублена мощь; Те, наконец, — на равнине Беотии: пешие, смело В битву вступили они с конною ратью врага… Граждане наши за это на площади людной Нисеи Памятник нам возвели, честью великой почтив.

А Марина в Тушино бежала И меня живого обнимала, И, собрав неслыханную рать, Подступал я вновь к Москве со славой… А потом лежал в снегу – безглавый – В городе Калуге над Окой, Умерщвлен татарами и жмудью… А Марина с обнаженной грудью, Факелы подняв над головой, Рыскала над мерзлою рекой И, кружась по-над Москвою, в гневе Воскрешала новых мертвецов, А меня живым несла во чреве… И пошли на нас со всех концов, И неслись

К вам, кто порабощал несметные народы, К вам, Александры, к вам, охотники Нимроды, К вам, Цезарь, Тамерлан, Чингис, Аларих, Кир, Кто с колыбели нес войну и гибель в мир, К вам, кто к триумфам шел победными шагами И, как апрель луга душистыми цветами, Усеял трупами песок дорог земных, Кто восхищал людей, уничтожая их, — Мы, кто вокруг могил стоит зловещей ратью, Мы, ваши черные, уродливые братья, Монахи, клирики, жрецы, взываем к вам, Послушайте.

Но вот что всего драгоценнее: Руслан наезжает в поле на побитую рать, видит богатырскую голову, под которою лежит меч-кладенец; голова с ним разглагольствует, сражается… Живо помню, как все это, бывало, я слушал от няньки моей; теперь на старости сподобился вновь то же услышать от поэтов нынешнего времени… Для большей точности или чтобы лучше выразить всю прелесть старинного нашего песнословия, поэт и в выражениях уподобился Ерусланову рассказчику, например: …шутите вы со мною —

Подобно отцу господствуя от гор Карпатских по устья Серета и Прута, он имел истинные государственные добродетели, редкие в тогдашние времена: не искал завоеваний, но, довольствуясь Своею немалою областию, пекся о благоденствии народа, о цветущем состоянии городов, земледелия; для того любил тишину, вооружался единственно на обидящих и посылал рать с Боярами, думая, что дела гражданские еще важнее воинских для Государя; нанимал полки иноплеменников и, спасая тем подданных от кровопролития, не жалел казны.

Ливонские Рыцари действительно, нарушив тогда мир, выжгли села на границе в области Изборской, Островской и самое предместие Пскова: следственно, обстоятельства извиняли Псковитян, и Новогородцы, согласные на их отступление, желали единственно, чтобы оно было ночью и чтобы неприятель не видал его; но чиновники Псковские, в досаду великодушным благодетелям, вывели рать свою из стана в самый полдень, затрубили в трубы, ударили в бубны и тем порадовали Шведов, которые, стоя на валу, громко смеялись.

Отсюда эти частые и, по-видимому, ненужные повторения слов, выражений и целых стихов; отсюда же и эти отрицательные подобия, которыми, так сказать, оттеняется настоящий предмет речи: «Не грозна туча во широком поле подымалася, не полая вода на круты берега разливалася: а выводил то молодой князь Глеб Олегович рать на войну»; или: «Не высоко солнце по поднебесью восходило, не румяная заря на широком поле расстилалася: а выходил то молодой Акундин».

Точно средь моря, над островом дальним, восходит до неба Дымное пламя над городом, ратью врагов осажденным; Жители с башен сражались весь день неуклонно В битве жестокой Арея, потом же, лишь солнце спустилось, 18-210 Факелы всюду зажгли без числа, и, поднявшись высоко, Яркое пламя встает до небес, да увидят соседи И поспешат на судах от опасности грозной избавить: Так над его головой поднималось по воздуху пламя.

Там, где видишь разбросанны груды, утес на утесе, Где подымается черное облако праха и дыма, Там Посидон великим его потрясенны трезубцем Стены дробит и, подрыв основанья, весь город в обломки Рушит; здесь беспощадная Ира, на Скейских воротах Грозно воздвигшись, союзную рать с кораблей к Илиону, Броней звучащая, кличет… Там — оглянися — на замке, над градом, Тритона-Паллада* Села, гремящею тучей и страшной Горгоной блистая.*

Что касается до моралистов и резонеров (между которыми много найдете людей ограниченных, хотя и добрых и даже благонамеренных, но еще более фарисеев и тартюфов), – они, ратуя против Пушкина, как безнравственного поэта, обыкновенно любят ссылаться или на шаловливые в эротическом роде произведения его юности и на поэму «Руслан и Людмила», не чуждую многих поэтических вольностей; или на стихотворения – «Демон», «Дар напрасный, дар случайный».

Свершится ль предвещанье Стоять на высоте и замыкать созданье, На высоте – один – меж небом и землей 60 И видеть целый мир в уступах под собой: Сперва цари, потом – на степенях различных – Старейшины домов удельных и владычных, Там доги, герцоги, церковные князья, Там рыцарских чинов священная семья, 65 Там духовенство, рать, – а там, в дали туманной, На самом дне – народ, несчетный <нрзб.>