Цитаты со словом «повелитель»

Но если кто хочет прославить ее достойно, пусть обратится мысленным взором к тем временам, когда вся Азия была рабыней третьего по счету царя: первым был Кир, который освободил персов и, обуянный гордыней, поработил как своих сограждан, так и прежних повелителей, мидян; e он простер свою власть над всей Азией вплоть до Египта; сын его властвовал уже над Египтом и Ливией, насколько он мог в эти страны проникнуть; третий же царь, Дарий, расширил свои владения на суше вплоть до Скифии, а корабли его были хозяевами на море и островах, так что никто не мог и помыслить выступить против него.

Как изумруды Земли, Владычица хлеба, Что дала питие, из хлебов приготовленное, Владычица радости, смеха, любви и избытка, Что дарует Царю его царство, И нет без нее Царя, Владычица Дома Великого, Владычица Дома Огня, Ликом прекрасная, Приязная всюду, во всех краях, Благосклонная, красиволикая, Владычица всех чародейств, Дочь Бога Земли, Ткачиха и битвенница, Дочь Всемогущего, Супруга отца своего солнцеликого Ра, Чей сын – повелитель Земли, Чей сын – повелитель глубин, Чей супруг – Нил в разливе, Та, что Нилу дает быть в разливе, Что Нилу дает в час его быть в разливе.

Видим только, что Орда Ногайская, кочуя на берегах Яика и близ Тюменя, имела разных Царей и сильных Мурз, или Князей Владетельных; называясь их другом, Иоанн говорил с ними языком повелителя; дозволил Князю Мусе, внуку Эдигееву и племяннику Темирову, выдать дочь свою за Магмет-Аминя, но не велел последнему выдавать сестры за сына Мурзы Ногайского, Ямгурчея, коего люди, вместе с жителями Астраханскими, грабили наших рыболовов на Волге; несмотря на все убедительные просьбы Ногайских Владетелей, держал Алегама в неволе, ответствуя: «из уважения к вам даю ему всякую льготу»; посылал к ним гонцов

Я чувствовал себя больным и до предела усталым… Не стану задерживаться на всех диковинных происшествиях, что случались у меня с моим другом и повелителем, когда он даже участвовал в моих ребяческих играх и усердно пособлял мне строить неприступную крепость, которую я заложил в саду по самым строгим канонам фортификационного искусства, — перейду к главному… Было это, я точно помню, в ночь с восьмого на девятое сентября 17** года, мне снилось, да так живо, будто наяву, что майор тихо отворяет мою дверь, медленно подходит к кровати

Ступай за мной в мой юрт, Аксакал, и те, что пришли с тобою: Кунор-бай, Куте-бара и другие, все ступайте… Мои мертвые очи не могли зреть знамения, о котором мне сейчас рассказали, но ты должен был видеть его, Аксакал… — Так, повелитель… — Ступай же в юрт с помощниками своими… Пусть сам шайтан откроет тебе значение видения над рекою… И да простит мне Аллах и Магомет, пророк его, что я взываю на помощь шайтана… И он снова сделал шаманам знак следовать за собою.

Гарун-аль-Рашид, очевидно, пожелал наградить виршами своих благонравных спириток: «Ночь тиха, ароматом Гранадских садов, — выводило теперь неистово танцующее по бумаге блюдечко, - Насыщен беломраморный город, Спят и Тигр, и Евфрат у своих берегов, Спит нужда, спят печали и голод… Я Гарун-аль-Рашид, повелитель людей, Я насытил все нужды народа, Осушил слезы бедных голодных детей, Я им создал спокойные годы: Каждый мавр может кушать чеснок с колбасой И закусывать их апельсином, Пастилу Абрикосова, с чаем порой, Или сушки Филиппова с тмином…» — Что?

Так он сказал; и немедля, надев на плечо среброгвоздный, Медный, двуострый мой меч и схвативши свой туго согбенный Лук, я велел Еврилоху меня проводить, возвратившись Той же дорогой со мною; но он, на колена в великом 265 Страхе упав, мне с рыданием бросил крылатое слово: «Нет, повелитель, позволь за тобой не ходить мне; уверен Я, что ни сам ты назад не придешь, ни других не воротишь Спутников наших; советую лучше, как можно скорее, Бегством спасаться, иль все мы ужасного дня не минуем».

Лишь к избранным с неба орлу-громоносцу Кронион Велит ниспускаться — да мчит их в обитель Олимпа; Свободно в толпе земнородных заметив любимцев, Лишь им на главу налагает рукою пристрастной То лавр песнопевца, то власти державной повязку; Лишь им предлетит стрелоносный сразитель Пифона, Лишь им и Эрот златокрылый, сердец повелитель; Их судно трезубец Нептуна, равняющий бездны, Ведет с неприступной фортуною Кесаря к брегу; Пред ними смиряется лев, и дельфин из пучины Хребтом благотворным их, бурей гонимых, изъемлет.

Желая довести человека до гипнотического сна, стараются удалить из всего многосложного механизма, называемого человеком, только одного этого хозяина, повелителя над всем этим огромным хозяйством, именуемым человеческою жизнью, и действуют при этом именно так, чтобы сознательная деятельность хозяина и повелителя сошла на нуль, сосредоточилась на бессмыслице, на пустяке, от которых хозяин уходил, не понимая ее: показывают светящуюся точку, «сосредоточивают» внимание на кольце, на камне в перстне, просят ни о чем не думать, кроме предлагаемой бессмыслицы.

Так Иоанн, к общему удивлению, простили Магнуса в Дерпте, взяв с него клятву в верности, с обязательством заплатить России 40000 Венгерских гульденов; возвратил ему свободу и владение, Оберпален, Каркус; еще прибавил к сим городам Гельмет, Зигесвальде, Розенберг и другие; оставил Магнусу имя Короля, а себе Верховного Повелителя Ливонии, и велел там изобразить в церквах следующую надпись худыми Немецкими стихами, им самим, как уверяют, сочиненными: «Есмь Иоанн, Государь многих земель, исчисленных в моем титуле.

Он выливает или высыпает из сосуда что-то на жертвенник и приказывает повелителю духов явиться в прелестном виде эфирного существа; он является истинно таким, но огненная стена и своды, хор невидимых духов смутили немного Твердовского; раздаются подземные громы, земля колеблется под его ногами, наконец, гробницы открываются, тени усопших встают, и Твердовский испугался… Прелестный гений исчезает, и страшилище является со свитком в руке, на котором написано: ты погиб … «Я погиб», — восклицает Твердовский и падает

Добрые советы были мне не впрок, Отличался я упрямством беспримерным,— С материнским молоком впитав порок, Следовал всю жизнь своим привычкам скверным Повелитель, видел ты меня насквозь И решил спасти поэта от напасти, Но в итоге ухватил напасть за хвост И не разглядел ее разверстой пасти, Ибо ты ошибся в выборе людей И не дураков послал ко мне с приказом — Я же маг, певец, великий чародей, У меня язык остер и светел разум.

К тому же батюшка да и старый добрый Биккерт совершенно определенно и резко выступили против магнетизма и в каком-то смысле против Альбана, чего никогда еще в моем присутствии не делали, — все подозрения против повелителя с удвоенною силою всколыхнулись в моем сердце: а что, если он, желая поработить меня, прибегает к тайным дьявольским средствам; что, если он затем повелит, чтобы я, чьи помыслы и чувства стремятся к Нему одному, оставила Гиполита?

Ты вправе с гордостью являть пришельцам плиты, Под коими сыны Британии зарыты — От повелителей в их каменных гробах До граждан доблестных, чей знаменитый прах Отчизна бережет с почтеньем и любовью; Хоть и не счесть в тебе достойных славословья, Хоть испокон веков и весь заполонен Их изваяньями твой дивный пантеон, Хоть лики светлые Ньютона и Шекспира Сияют посреди божественного клира, О скорбный памятник, о саван роковой Величья гордого и славы вековой!

Говорил с ними сам калиф Гарун-аль-Рашид, повелитель арабов… Были стихи… «Его» стихи, духа, да собственно говоря, не духа, а ее, Лидины, стихи, но их наивно приняли за слова духа, хотя в них фигурировали сушки и колбаса с чесноком… Но это все не суть важно… А главное, вызывали Черного Принца… Черный Принц обещал прийти но вместо него явилась «шпионка»… Ее вытолкала Лотос, или Елочка, девочка с русалочьими глазами,

Так, отвечая, сказал Одиссей, в испытаниях твердый: «О царица, повсюду и все на земле беспредельной Люди тебя превозносят, ты славой до неба достигла; Ты уподобиться можешь царю беспорочному; страха 110 Божия полный и многих людей повелитель могучий, Правду творит он; в его областях изобильно родится Рожь, и ячмень, и пшено, тяготеют плодами деревья, Множится скот на полях и кипят многорыбием воды; Праведно властвует он, и его благоденствуют люди.

Горе Августы было беспредельно, всю ее своенравность, всю властность как ветром сдуло, отныне мягкий Теобальд стал ее повелителем, и она с охотою подчинялась ему; ее игрушками, ее самыми красивыми куклами он мог распоряжаться как заблагорассудится, и если прежде он, только чтобы остаться с нею рядом, принужден был покорно собирать листья и цветы для ее кухоньки, то теперь она безропотно следовала за ним в заросли на отважном деревянном скакуне.

И так ему дерзнул сказать Гудерс: «Могучий повелитель, Царь — голова, а царство — тело; Но в голове для тела должен быть Советником рассудок; у кого же Советник свой молчит, Тот слушайся чужого И не стыдись исправить зло, Поспешно сделанное в гневе; Из уст неосторожно бросил Ты оскорбительное слово — Пошли за ним мирительное вслед; Обиду ты нанес строптивой речью Тому, кого щадить велит рассудок, — И ею был не он один

Только мне одному никогда не уснуть: Повелитель миров на немой высоте С безграничною властью моей, — Я завидую участи жалких людей, Я завидую тем, кто ничтожен и слаб, Кто жестокому небу послушен, как раб, Кто над грудами золота жадно поник, Кто безумно ликует над жертвой в крови, Кто в объятьях блудницы забылся на миг, Кто вином опьянен, кто отдался любви, — Только б чем-нибудь скорбные думы унять, Только

Прокуратор сел в кресло, Банга, высунув язык и часто дыша, улегся у ног хозяина, причем радость в глазах пса означала, что кончилась гроза, единственное в мире, чего боялся бесстрашный пес, а также и то, что он опять тут, рядом с тем человеком, которого любил, уважал и считал самым могучим в мире, повелителем всех людей, благодаря которому и самого себя пес считал существом привилегированным, высшим и особенным.

Мощь его чувствовали и в отдаленном Египте, и в критских дворцах миносов, и на другом конце земли в чертогах майских владык; может быть, внимали повелениям царей Атлантиды и «маги» Вавилона, и повелители яфетидских царств, и даже «сыны солнца», богдыханы Срединной империи… Атлантида, силой своего умственного превосходства, своим величием, своей древностью, своим непререкаемым авторитетом, царила над всеми народами и царствами земли, как над своими вассалами и учениками.

Ценувиран, царь царей, сильнейший на земли, повелитель света, великий владетель, вышнее величество, блистательнейший князь между великими, коего изречения суть слова божественные, на мановение коего ока все и всё повинуется, гнев которого есть как рёв львиный, а милость словно дождь на землю; из уст моих сыплются жемчуга и алмазы красноречия, и около главы моей сияет златое солнце, даннику нашему королю Кащею, который имеет счастье быть подножием ног

Представляется поэтому, Алкивиад, что e разумен был тот поэт, который имея, по-видимому, неких неразумных друзей и видя, что они и поступают дурно, и молят богов о том, что не является лучшим, но лишь кажется таковым, вознес о них всех молитву богам примерно такую: 143 Зевс-повелитель, благо даруй нам – молящимся иль немолящим, Жалкую ж долю отринь и для тех, кто о ней тебя просит.

Жизнь должна быть руководима тремя повелителями (она и подчиняется им волей-неволей), но для личной жизни является вопрос: каким требованиям и в какой мере должен для своего блага отдаваться человек, когда все требования заявляются вместе: ему хочется есть и для этого пойти за картошками, обдумать наилучшее устройство орудия для выкапывания его и для этого сделать расчет и рисунок — и пойти высушить намокшего и зябнущего ребенка, и

Пребывая постоянно твердыми и неизменными в добрых намерениях и расположении к вашему величеству, а ныне, особливо, для возвращения нашего государства, на великодушную помощь повелителя Оттоманской Империи уповая, решили мы послать трех гонцов тремя различными путями, дабы, по крайней мере, один из них исполнил наши поручения…» Далее герцог жаловался султану на папу Александра VI: – «Папа, будучи, по природе своей, коварным и злым…» Бесстрастное перо секретаря остановилось.

Мы невольно чувствовали себя перенесенными в эту страну, мы совершали с Синдбадом его чудесные путешествия, гуляли по вечерам с Гаруном аль-Рашидом, мудрым повелителем правоверных, знали его визиря Джафара так хорошо, как самих себя, – словом, мы жили в тех рассказах, как ночью живешь во сне, и для нас не было времени дня прекраснее того вечера, когда мы собирались на лужайке и старый раб рассказывал нам.

Новый и добродетельный мой повелитель не принуждал меня ни к какому беззаконному делу, ниже хотел полученные в книге сведения обратить во зло своим ближним, как то делывал лютый его предшественник, но еще избавлял смертных и от прочих чародеев и за то приобрел себе спокойную жизнь и мирную кончину, пред которою зарыл он паки книгу мою в землю, приложа к ней объявленное тебе Видостаном завещание.

Молчи и слушай: Бэлла хочет быть христианкой-уруской, как и сестра Марием… И Израил тоже… Мы давно думаем о том… С тех пор думали, как наиб и мулла захотели разлучить нас… Здесь в ауле и в поместье наиба нам трудно было… очень трудно… А все за то, что Аллах не дал нам детей… Бэлла не раз говорила Израилу: «Мой повелитель, хочешь взять другую жену?

Тогда старый морщинистый татарин, живший долго в плену в Сольвычегодске и снова убежавший на родину, перекинувшись словами с Кучумом, обратился к Алексею на ломаном русском языке: — Драгоценный алмаз душ наших, повелитель Искера приказывает тебе, кяфыр: поведай, сколько воев у вашего батыря Ермака и как палить огнем и дымить вон из этой игрушки, — и он передал ему взятую из рук находившегося тут же Имзеги пищаль.

За ним, на черном берберийском жеребце с бриллиантовым солнцем в челке, ехал сам повелитель Романьи, Чезаре Борджа, герцог Валентино, в бледно-лазоревой шелковой мантии, с белыми жемчужными лилиями Франции, в гладких, как зеркало, бронзовых латах, с разинутой львиной пастью на панцыре, в шлеме, изображавшем морское чудовище или дракона с колючими перьями, крыльями и плавниками из кованой, тонкой, при каждом движении звонко трепещущей меди.