Цитаты со словом «осознанность»

Если в разгар сеанса мне на ум приходило какое-нибудь неожиданное улучшение в тексте, я предпочитал не нарушать восхитительно отлаженного ритма нашей совместной работы мучительной паузой, потребной для подбора верного слова, — тем более изнуряющей и бесплодной из-за осознания застенчивым автором того обстоятельства, что умнице за ожидающим ремингтоном не терпится прийти на помощь с подсказкой; посему я ограничивался тем, что помечал пассаж в рукописи «птичкой», чтобы потом осквернить ее безупречное творение своими каракулями; впрочем, она, конечно, была только счастлива перепечатать на досуге страницу.

Иностранное слово «буржуа» — целое огромное сложное понятие — с вашей легкой руки превратилось в глазах нашего темного народа, до тех пор его не знавшего, в упрощенное представление о буржуе, исключительно тунеядце, грабителе, ничем не занятом, кроме стрижки купонов…» Эта мысль, возможно мало кем осознанная тогда, в начале 20-х, с такой степенью ясности и глубины, звучит и в диалогах Шарикова, требующего немедленного и полного удовлетворения своего «трудового интереса»,— и «буржуя» Преображенского, ученого, в полном смысле слова живущего своим трудом — причем трудом высочайшей квалификации.

Сменяющие друг друга Петербург, Васильсурск, Рим и Флоренция; загадочные события, намечающие полудетективный сюжет; описания нарочито остраненного быта — все это отодвигается на задний план перед основным композиционным движением — осознанием молодым человеком своего истинного предназначения в мире, где равнозначащую роль играет и обращение к гомосексуальной любви, и приобщение к искусству, и стремление постигнуть разные культуры в их оригинальности, и прохождение через разные жизненные перипетии, и освоение различных бытовых укладов как своего собственного, и все остальное, что оказывается в поле зрения молодого героя повести.

По своей дерзкой юности в золотых городах Восточного побережья: Гарвард… муки роста, упоенье расцвета, Чары книг, чары дружбы, культ героев, Угар танцев, бури большой музыки, Радость расточения и впервые осознанных сил… Буйные ночи в Бостоне, стычки с полисменами, Уличные знакомства, увлекательные похождения… Зимние купанья со льда набережной Эл-Стрит Просто как встряска для крепкого тела… И огромный стадион, вздымающий сердца тысячи зрителей Оглушительным ревом ритмических песен и выкликов, Когда Гарвард забивает гол Йелю… По этому, по этому Знаю тебя, Америка.

Чтобы заставить себя вообразить процесс поворота, я вынужден раскрутить декорацию в обратную сторону: я должен попробовать, глубокоуважаемый друг и помощница, развернуть улицу по всей ее длине с тяжкими фасадами домов впереди и сзади меня, обратить ее направление, медленно подтянув ее на пол-оборота, – а это все равно что пытаться поворотить огромный отросток ржавого неподатливого руля – и тем самым с осознанной постепенностью преобразовать себя из, скажем, обращенного на восток Вадима Вадимовича в него же, но ослепленного западным солнцем.

Чтобы представить себе процесс разворота, мне приходится проделать обратное — повернуть декорации: я должен попытаться, дорогой мой друг и ассистент, развернуть всю уличную махину целиком, с тяжелыми фасадами домов спереди и позади меня, медленно меняя одно направление на другое, как бы прокручивая ее на пол-оборота (а это все равно что повернуть колоссальную рукоять неподатливого ржавого штурвала), чтобы обратить себя с осознанной постепенностью из, скажем, смотрящего на восток Вадима Вадимовича в него же, но ослепленного закатным солнцем.

Роль унавоживающего материала для будущей гармонии невольно заставляет человека задумываться (с разной степенью отчетливости и осознанности) над тем, что «жизнь человечества в сущности такой же миг, как и его собственная, и что назавтра же по достижении „гармонии“ (если только верить, что мечта эта достижима) человечество обратится в тот же нуль, как и он, силою косных законов природы, да еще после стольких страданий, вынесенных в достижении этой мечты, – эта мысль возмущает его дух окончательно, именно из-за

Он получил субсидию в десять тысяч долларов, — пояснила Джоун Кэти, чье лицо при этом сообщении как бы сделало реверанс, именно такое впечатление производила эта ее особая гримаска, заключавшаяся в меренном полунаклоне головы, а также напряжении подбородка и нижней губы, что должно было автоматически выражать почтительное, одобряющее и даже отчасти благоговейное осознанье ею всей важности того, что она, скажем, присутствует на обеде вместе с чьим-нибудь боссом, упомянутым в Who's Who, или представлена настоящей герцогине.

Если осуществленность, которую Федор пытался показать в жизнеописании отца, это — говоря языком Гегеля — тезис, еще не вполне заслуженный, а биография Чернышевского — антитезис, жизнь неосуществлений и разочарований, то рассказанная Федором история собственной жизни, сам роман «Дар», становится синтезом: он соединяет первоначальное раздражение героя эмигрантским бытием с ретроспективным осознанием того, что очевидные неудачи прошлого скрывали благой узор судьбы, которая подарила ему подлинную любовь, Зину Мерц, и позволила его искусству обрести полную зрелость.

Заметнее, при встрече с неизвестной нам ранее книгой «Казненный Серафим», что именно в эти 20-е годы разыгрался и, может быть, уже раздирал душу внутренний конфликт (хотя трудно сказать, насколько осознан он был самим автором книги) — духовная и нравственная несовместимость между его поэтическим мировосприятием и той нараставшей политикой государственного культурного нигилизма, в которой по роду своей партийной и литературно-организаторской работы должен был участвовать Владимир Иванович Нарбут.

Аксаков: «Поэзия не была для него осознанною специальностью… общественным, официальным положением или же такою обязанностью, которую и сам поэт… признает за собой, признают и другие за ним»; «Он был поэт по призванию, которое было могущественнее его самого, но не по профессии»; «Его поэзия… вполне субъективна; ее повод – всегда в личном ощущении, впечатлении и мысли; она не способна отрешаться от личности поэта и гостить в области вымысла, в

Есть у Тютчева и два-три стихотворения, которые, — как это обычно у французских поэтов XVIII века, — держатся исключительно на остроумии, и среди них такое значительное, как «Я лютеран люблю богослуженье…» Однако, как ни интересны, как ни замечательны те мысли, которые Тютчев прямо высказывает в своих стихах, мысли, продуманные им, осознанные, — гораздо замечательнее то сокровенное содержание его поэзии, которое вложено им в стихи «бессознательно», т.

Вполне признавая необходимость<ю> для городского пролетариата всю полноту собственной коллективно-революционной мысли с классовой осознанностью работы в Пролеткультах, вместе с тем мы, поэты и писатели, вышедшие из крестьянских сел и деревень, отражающие их внешний и внутренний мир, не можем спокойно примириться с тем обстоятельством, что мы до сей поры остаемся совершенно в тех же самых условиях, что и во вчерашний буржуазный день, т.

Увиденный им световой узор, хоть и был он скромного происхождения (бдительный дуговой прожектор снаружи, серо-лиловый угол двора, косвенный луч, проникший сквозь какую-то щелку или дырку от пули в ставнях, запертых на засов и на висячий замок), приобрел странное, почти роковое значение, ключ к которому оставался полуприкрытым полой темноватого осознания на слабо мерцавшем полу полузабытого ночного кошмара.

И в своих обращениях к Сталину, и в замысле пьесы о начале его восхождения Булгаков исходил из факта, осознанного далеко не сразу и далеко не всеми его современниками, что в лице Сталина сложился новый абсолютизм, не менее полный, чем во времена Людовика XIV или Ивана Грозного, и, конечно, гораздо более всевластный и всепроникающий, чем в старые феодальные времена.

Флоренского) к деятельности автора, столь необходимого при обращении к литературному наследию Крученых (в силу исключительной специфики материала), без осознания того, что к его поэзии невозможно подходить как к «просто поэзии», так как при чтении необходимо учитывать множество дополнительных условий, вырабатывая тем самым особую методику чтения, — без всего этого действительно невозможно более или менее адекватное восприятие феномена Крученых.

Я был в состоянии человека, который, только что потеряв нетребовательную, нежно к нему относившуюся старую родственницу, вдруг понимает, что из-за какой-то лености души, усыпленной дурманом житейского, он как-то никогда не удосужился узнать покойную по-настоящему и никогда не высказал своей тогда мало осознанной любви, которую теперь уже ничем нельзя было разрешить и облегчить.

Мы знаем, что крылья ворона тяжелы, путь его недалек, он упадет, не только не долетев до материка, но даже не увидев его, мы знаем, что он не вернется, знаем, что масличная ветвь будет принесена только голубем-образом, крылья которого спаяны верой человека не от классового осознания, а от осознания обстающего его храма вечности».

Намеченная в оттиске правка носила сугубо предварительный характер, она не перешла тогда в текст пьесы и не была учтена в вышедшем вскоре в свет литографированном издании – это правка «дальнего прицела», которая была связана с перспективой будущей перестройки пьесы, с еще не до конца осознанным творческим планом перестройки пьесы из «комедии» в «драму».

Особенность постановки темы труда в крестьянских очерках Успенского начала 80-х годов состоит в том, что писатель, все глубже постигая суть народного миросозерцания, пришел к осознанию роли труда не только как тяжелой необходимости, как условия материального существования, но и как внутренней потребности человека, как фактора, обеспечивающего полноту нравственного, духовного бытия человека. «

Стресс, связанный со всё большим осознанием, что ты — по сути уже никто, что ты — только красивая гламурная игрушка в руках стареющих инициаторов, желающих искусственно продлить свою молодость и — красивая эротическая игрушка в руках холодных будущих боссов — парней постарше — усиливается, а с ним усиливается тяга к ИСС (переживанию изменённых состояний сознания).

Ольга увлеклась мечтой о воскрешении погибающей души, — и в этой, пусть честолюбивой, но бескорыстной мечте было, однако, немало и от безжалостного эгоизма юности, от не вполне осознанного искушения поработить другую душу, пересоздать ее по своему желанию и капризу, испытать сладкое ощущение власти своих еще только распускающихся и как бы играющих сил.

Поэтому истинный предмет литературной критики, эстетического разбора поэтического произведения, есть не отвлеченное «содержание», тема, мысль его, но и не «чистая», внешняя его форма, а то, что можно было бы назвать его формосодержанием как целостным выражением духовного мира, живого знания поэта или – что то же самое – осознанной им жизни.

В этих словах Мани, в осознании самим Карташевым, что он бы не пошел с революционерами, даже если бы и знал, что «истина у них», так как никогда бы не смог, подобно сестре, отказаться от привычных удобств и радостей жизни, сон держится оценка писателем своего героя.

Она, обернувшись вполоборота, пристально смотрит ему в глаза тем вопрошающим и упорным взглядом, в котором уже заключен ответ, – взглядом, пластически передающим тот внутренний и как бы чужой голос, который четко и ясно дает ответ в глубине души в то мгновение, когда вопрос осознан до конца.

Подвижники возбуждают, утешают, облагораживают мир, постоянно напоминают нам, что кроме оптимистов и пессимистов, либералов и консерваторов, кроме тех, кто пишет от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешевые диссертации, кто развратничает и лжет ради куска хлеба, есть еще люди веры и ясно осознанной цели.

А коли так, то художникам следует постепенно и поступенно активизировать интуицию для все более глубокого погружения в суть анализируемых явлений (отсюда — аналитический метод), чтобы от простого «двухпредикатного» воспроизведения «человека и сферы» перейти к осознанию глубинных процессов эволюции биологической и, что не менее важно, духовной.

Они рушились на пол беззвучно, с осознанием выполненной миссии; автобус останавливался, потерявшего чувство бережно выносили на воздух и укладывали вдоль дороги, ногами вперёд, на тот случай, если выполнивший свой долг придёт в себя, чтобы он знал, в какую сторону ему двигаться дальше.

Мнится мне, Гончарова не теоретик своего дела, хотя и была в свое время, вернее, вела свое время под меняющимися флажками импрессионизма, футуризма, лучизма, кубизма, конструктивизма, и, думается мне, ее задачи скорее задачи всей сущности, чем осознанные задачи, ставимые как цель и как предел.

Несомненно, в какой-то период жизни Дельфион, как и в прошлом человека вообще, этот ритуал был самой могучей силой для нового осознания личности, свободы; но наступало время, когда внешние формы стали слишком тесны и превратились в препятствие для стихийного проявления личности и свободы.