Цитаты со словом «оса»

Когда Горик, под влиянием старшего брата хорошо ознакомившийся с Библией, говорил Игорю о глубокой своей неприязни к Пятикнижию и указывал, что гораздо больше религиозной красоты и человеческого чувства просветленного в других частях этой книги или, вернее, собрания разнородных и разноценных книг – в поэме высочайшего полета, зовущейся книгой Иова, в отдельных страницах пророка Исайи, Амоса и Осии, в нежной пасторали, рассказывающей о Руфи, в псалмах, в Песни песней, этом виноградном грозде, насыщенном лучами солнца, – Игорь называл его слова змеиным соблазном, говорил, что нерукотворный храм нужно весь отвергнуть или весь принять, и укоризненно указывал, что в Евангелии от Матфея Иисус, искушаемый Дьяволом, прогоняет от себя Сатану, ссылаясь как на высшую правду на слова завершительной книги Пятикнижия.

Щит значил, что он освещается при солнечном свете и собственным своим огнем; отчего его свет, который бы, впрочем, должен быть бледнее месячного, есть кровавый; от этого собственного света шар его кажется расколотым, потому что он, обращаясь вокруг своей оси, показывает Земле ту или другую сторону; а на середине одной стороны имеет он круглую, величиной с нашу Африку, вертящуюся пропасть, состоящую из темного черно-желтого смоляного моря, в котором хранится горящий трут, к ежедневному питанию сей пытающей планеты между серных гор из сажи и искр рудной земли составленного хребта, и приводится через тайные трубы во внутренние хляби этого огненного ада.

Или как резвый скакун, к ипподромному призванный бегу, 80 След круговой оставляющий в быстрокопытном полете, Баловень шумных побед, опьяненный стремительным скоком, Слишком умчится вперед, окутанный облаком пыли Из-под сверкающих спиц, под пенье оси колесничной, Вдруг сбивается с ног, на него налетают колеса, 85 Пыл обращается в боль, друзья и враги на трибунах Стонут и плещут, кипя, а коня уже тащат в конюшню; Но лишь услышит опять он колеса, и конское ржанье, И рукоплещущий цирк от первых рядов до последних, — Тотчас уши насторожит и вытянет шею, 90 Тотчас понурую голову вскинет и весь затрепещет,

Ему лучше нравилась эта скромная тишина улиц, это особенное выражение римского населения, этот призрак восемнадцатого века, еще мелькавший по улице то в виде черного аббата с трехугольною шляпой, черными чулками и башмаками, то в виде старинной пурпурной кардинальской кареты с позлащенными осями, колесами, карнизами и гербами — всё как-то согласовалось с важностью Рима: этот живой, неторопящийся народ, живописно и покойно расхаживающий по улицам, закинув полуплащ, или набросив себе на плечо куртку, без тягостного выраженья в лицах, которое так поражало его на синих блузах и на всем народонаселеньи Парижа.

Мы встали в шесть, теперь пять… прошло одиннадцать часов; между тем, судя по теням, Солнце почти не сдвинулось: вон тень от крутой горы немного не доходила до дому, да и теперь столько же не доходит; вон тень от флюгера упирается на тот же камень… Это еще новое доказательство того, что мы на Луне… В самом деле, вращение ее вокруг оси так медленно… Здесь день должен продолжаться около пятнадцати наших суток, или триста шестьдесят часов, и столько же — ночь.

Здесь уже действительно «все покровы сняты», «преграда, стоявшая посреди, разрушена», обнажены оба полюса мира – «концы обнажены», и, кажется, вот-вот Концы концов коснутся, Проснутся «да» и «нет», И «да» и «нет» сольются, И смерть их будет Свет, — свет «неимоверного видения», которым кончается все, видение Савла по пути в Дамаск: «Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба; он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: „Сауле, Сауле, что Мя гониши?

Вот каким солнцем озаряется Остров Блаженных; вот какой «механикой-магией» держит Aтлас на могучих плечах, как легкое бремя, громаду Длинно-огромных столбов, раздвигающих небо и землю, землю и небо соединяющих; вот на какой оси движется мир: Любовь, что движет солнце и другие звезды, Amor che move il sol e l’altre stelle, по слову Данте – Виргилия – Орфея, сходивших в Ад, к тем самым «корням земли», к которым сходил и древний титан, небодержец Атлас (Hesiod., Theog., V. 517).

Но что, поморяне, ни носим в себе, переменам верны, — На жёлтых, на выпивших осень, на осах настояны сны… Не тяготитесь ранней сединою, В забвении фантазий молодых, По-юному освистаны весною Подснежников и мини продувных Над лёгкими коленками, ведь в бремя Отсутствие страстей и не бодрит Бордо, но — лжесвидетельствует время Про возраст, открывающий артрит Как новую субстанцию… Не тают Долги, и, в переменах на дворе, В затворничестве честно наживают Брюзгливость в дополнение к хандре, Покуда, при

Педагог старинной школы, которую я для краткости назову церковной, знает твердо и несомненно, что надо учить по часовнику и псалтырю, заучивая наизусть, и не допускает никаких изменений в своих приемах; точно так же учитель новой немецкой школы знает твердо и несомненно, что надо учить по Бунакову и Евтушевскому, начинать со слов ус и оса, спрашивать о том, что̀ наверху, что̀ внизу, и рассказывать о любимом суслике, и не допускает никаких изменений в своих приемах.

Но нет, Корней в лесу, Осталась только скотница Елена Да пчельник Дрон… Щенок замял осу И сено взрыл… Молочный голубь комом Упал ни крышу скотного варка… Везде открыты окна… А над домом Так серебрится тополь, так ярка Листва вверху — как будто из металла, И воробьи шныряют то из зала, В тенистый палисадник, в бересклет, То снова в зал… Покой, лазурь и свет… В конюшне полусумрак и прохладно, Навозом пихнет, сбруей, лошадьми, Касаточки щебечут… И Ами,

Великий геометр Лаплас писал в то время: «…Действие подобного столкновения нетрудно себе представить: положение оси и характер вращения Земли должны измениться, море покинуло бы свое теперешнее лоно и устремилось бы к новому экватору, люди и животные погибли бы в этом всемирном потопе, все народы были бы уничтожены, все памятники человеческого ума разрушены…» Но столкновения не произошло и не могло произойти, так как Земля опаздывает на несколько часов в точку пересечения орбит и настигает только хвост

Выбегает вдоль дорог Красногривый Горбунок — Из-за елей и берез Он вывозит ветхий воз… Воз тяжелых облаков Стянут молнией с боков… Скачет в поле без дорог Красногривый Горбунок — Вдруг: уклон, глухой овраг, Из оврага холод, мрак — Старичишка за скалой С перевязанной скулой — Горбунок скалу лягнул, Старичок скулу надул: Как подул во всю щеку, Оторвал напрочь чеку, Разбил об камень оси, Сорвал гужи, дугу, А воз свалил в раскосе На лугу.

Этим-то Земля и пугает меня, она так тиха и смиренна, Она из такого гнилья создает такие милые вещи, Чистая и совсем безобидная, вращается она вокруг оси, вся набитая трупами тяжко болевших, И такие прелестные ветры создает она из такого ужасного смрада, И с таким простодушным видом каждый год обновляет она свои щедрые, пышные всходы, И столько услад дает людям, а под конец получает от них такие отбросы в обмен.

Несмотря на ужас, распространенный в нас подобным ниспровержением вечного порядка мира, нельзя было не догадаться, что не солнце так странно блуждает над нами, но что земной шар, обремененный непомерною тяжестью кометы, потерял свое равновесие, выбился из прежнего центра тяготения и судорожно шатается на своей оси, ища в своей огромной массе, увеличенной чуждым телом, нового для себя центра и новой оси для суточного своего обращения.

В то время, когда один пускал кудреватыми облаками трубочный дым, другой, не куря трубки, придумывал, однако же, соответствовавшее тому занятие: вынимал, например, из кармана серебряную с чернью табакерку и, утвердив ее между двух пальцев левой руки, оборачивал ее быстро пальцем правой, в подобье того как земная сфера обращается около своей оси, или же просто барабанил по табакерке пальцами, насвистывая какое-нибудь ни то ни се.

Звяканье гайки, ослабшей на конце оси дрожек, — какая это случайная, необязательная мелочь, но из-за этого звука мы запоминаем столь значительный приезд мещанина — арендатора барских садов в разоряющуюся усадьбу, даже забыв его имя-Шум кустов под ветром, «как будто бегущих куда-то», — именно бегущих куда-то, это и нам так всегда казалось, а Бунин только напомнил, — шум, поразительный по выражению глубокой печали какого-то пастушеского полевого

При попытке найти возможное объяснение способа, применявшегося птицей в этот момент, явилась мысль, что, возможно, она приспосабливала концы своих крыльев так, чтобы подставить один конец под положительным углом и другой под отрицательным углом, как бы на мгновение обращаясь в живую ветряную мельницу, а затем, когда ее тело перевернулось на продольной оси насколько было нужно, она начала процесс в обратном порядке и перевернулась другим способом.

Ритуал «удара», то есть метания высоко вверх медного пятака (или серебряного рубля), состоял в том, чтобы сей пятак вертелся вокруг оси (отнюдь не «бабочкой» — лишь трепеща, но не переворачиваясь); чтобы не крутился «винтом» (тоже уловка для того, чтобы монета упала «орлом» вверх); чтобы летел как можно выше и чтобы эта «метка» (так назывался брошенный пятак) не была, хотя бы слегка, вогнута в сторону «орла».

Не мог понимать — и, сл едовател ьно, ему должен был казат ься несправедл ивы м вост орг, возбужденный в поздней -шей критике этими пооизведеииям'и; как человек, привыкший г орячо защищат ь свои мнения, он не мог не подать громкого гол оса в деле, кот орого важност ь была стол ь сил ьно указы ваема »i противником Пол евого, и жаркими толками в публике.

И вот теперь, когда я увидал, что болезненная тягостность зрелости вновь поворачивает весь мир на оси и совершенно так же, как в какие-то мгновенья детства, первой любви и первой поэтической объективности, я понял, как падка жизнь до наших краеугольных переломов, и что ко всем нашим переменам она относится, как к праздникам, хотя бы сами-то мы иные из этих превращений и оплакивали.

Утки, так же как и гуси, более любят хлебные зерна без оси, но за неименьем их кушают и с осью, даже растеребливают ржаные снопы; по уборке же их в гумна утиные стаи летают по-прежнему в хлебные поля по утренним и вечерним зорям, подбирая насоренные на земле зерна и колосья, и продолжают свои посещения до отлета, который иногда бывает в ноябре.

И едва он довел до конца «анафемскую» эту работу, он тотчас же отправился туда, куда обычно людей гнали силой, — через всю Сибирь за тысячи и тысячи верст, поехал не по железной дороге, которой тогда еще не было, а на лошадях, в таратайке, в распутицу — по «единственным в мире» кочкам, колеям и ухабам, нередко ломавшим колеса и оси, выворачивавшим из человека всю душу.

Приехало пятеро: темноликий, желчный писатель, всегда не в меру серьезный и строгий, но страстный любитель всяких игр, коротконогий и похожий на Сократа профессор, в пятьдесят лет только что женившийся на своей двадцатилетней ученице и приехавший вместе с ней, тоненькой блондинкой, очень нарядная маленькая дама, прозванная Осой за свой рост и худобу, злость и обидчивость, и Титов, которого Данилевский прозвал наглым джентльменом.

Но и постоялый двор, и самая дорога, на которой он стоит, как-то особенно любезны моему сердцу, несмотря на то что, в сущности, дорога эта не представляет никаких привлекательных качеств, за которые следовало бы ее любить… По всему протяжению ее идет жестокий и по местам, в полном смысле слова, изуродованный мостовник, на котором и патентованные железные оси ломаются без малейших усилий.

Дойдя по узкой тропинке до нескошенной полянки, покрытой с одной стороны сплошной яркой иван-да-марьей, среди которой часто разрослись темно-зеленые высокие кусты чемерицы, Левин поместил своих гостей в густой свежей тени молодых осинок, на скамейке и обрубках, нарочно приготовленных для посетителей пчельника, боящихся пчел, а сам пошел на осек, чтобы принести детям и большим хлеба, огурцов и свежего меда.

В марте 1823 года американец Бенджамин Моррел дошел на шхуне «Оса» до 69°15′ южной широты, в следующий сезон – до 70°14′, и все это в свободном ото льда море, при температуре воздуха 47 градусов по Фаренгейту (примерно 8 °C) и воды – 44 (6,67) – наблюдения, замечательным образом совпадающие с теми, которые были сделаны на борту «Джейн» в районе острова Тсалал.

И тоже думает, что смотрит кверху… Одним словом, когда все это узнаешь и представишь себе ясно, то прямо, скажу тебе, чувствуешь, как все это в тебе поворачивается, по-во-ра-чи-вается… И опять, подняв руки кверху, капитан, казалось, поворачивал вселенную около какой-то оси, а мы с некоторым страхом следили снизу вверх за этой опасной операцией… — Ах, Казимир, Казимир! —

При нем: запасных осей — две, зимний ход, на случай, если б пришлось ехать зимой; фартух кожаный новый; сундук под сиденьем, сундук в ногах, сундук наружный (должно привинтить сзади, для чего при сундуке имеются петли и пригнаны винты) — все три сундука новые кожаные; при них имеются замки; карманов внутри тарантаса — восемь; <кобур> около козел — продолговатых три; у крыльев — две (застегиваются пряжечками).

Если бы я смог купить ее, пусть это и стоило бы мне всего моего состояния, если бы все эти люди были моими рабами, повинующимися кнуту у меня в руке, то «Халбрейн» ни за что на свете не прервала бы своего путешествия… пусть даже оно завело бы ее в самый центр Антарктиды, к земной оси, где полыхает в небе Южный Крест!

Кондитерская солнц», – но ведь она начинается с почти сантиментального сожаления, что земля груба, что нет …никакой жалости, никакой любви, Как сахар в ступке Детские косточки смертей грузовик, – Поэма «Анатолеград»: …Завянут мыслей алые уголья, Уйдет душа из костяной одежды… …А женщина, что на стальной оси Вращает глаза, как синие глобусы, Разве в ночи сумасшедше не голосит Пред улыбающимся с креста Иисусом. «