Цитаты со словом «кипу»

Они заводят речь — о воле, О прежних днях, о бранном поле; Кипит, кипит беседа их, И носятся в мечтах живых Они к грядущему, к былому; Проходит неприметно час — Они сидят!

Быть может, будет время, И ты на милой стороне Случайно вспомнишь обо мне; И если чаша пированья Кипит, блестит в руке твоей, То не ласкай воспоминанья, Гони от сердца поскорей; Но если эта мысль родится, Но если образ мой приснится Тебе в страдальческую ночь: Услышь, услышь мое моленье!

Но чувствую, что на пиру ее, Где все кипит, поет, кружится, блещет, Неловко старику; на ваш уж лад Мне не поется; ле́та изменили Мою поэзию; она теперь, Как я, состарелась и присмирела; Не увлекается хмельным восторгом; У рубежа вечерней жизни сидя, На прошлое без грусти обращает Глаза и,

Стоя перед столом, на котором, подогреваемый спиртовкой, бурлил, кипя, чайник, брат Варнава осторожно проводил по клубам пара небольшим запечатанным конвертом, время от времени пробуя поддеть заклейку столовым ножом.

Сегодня я послал тебе кипу рассказов.

На белого коня тогда она Садится; с ней король; они за ходом Тихонько едут; все кипит народом; Дорога вся как цепь людей одна. «

Знаю, что вчера притащил почтальон целую кипу.

Здесь и жизнь кипит, и работы много, а главное - тепло.

Бурно молодость во мне Кипит, как жаркий ключ в скалах Машука!

От ранних лет кипит в моей крови Твой жар и бурь твоих порыв мятежный; На севере в стране тебе чужой Я сердцем твой, — всегда и всюду твой!

Чертой багряной серый небосклон От голубых полей уж отделен, Темнеют облака на небесах, И вихрь несет в глаза песок и прах: Всё бой кипит; и гнется русский строй, И, окружен отчаянной толпой, Хотел бежать… но чей знакомый глас Все души чудной силою потряс?

Вот уже кончается долгий летний день, ушли из управы не только столоначальники, но даже самые последние писцы, и гулко раздаются в пустых отделениях свободные голоса сторожей, грохот передвигаемых столов и стульев, а Фисун все еще бродит в своих темных владениях, в дугу согнув свою худую спину держа в бледной, обезображенной ревматизмом руке пылающий огарок и заботливо осматривая полки с кипами дел; плавает над городом, в блеске опускающегося солнца дрожащий бас соборного колокола, призывая инвалидов и старух к вечерне; ложатся тени от крыш и садов, и усаживаются благодушествовать у раскрытых окон пообедавшие и вздремнувшие горожане; а Фисун только еще голову башлыком закутывает и стучит костылем в пол, распекая своего подчиненного — за то, что тот опять явился сегодня в управу чуть ли

Или как резвый скакун, к ипподромному призванный бегу, 80 След круговой оставляющий в быстрокопытном полете, Баловень шумных побед, опьяненный стремительным скоком, Слишком умчится вперед, окутанный облаком пыли Из-под сверкающих спиц, под пенье оси колесничной, Вдруг сбивается с ног, на него налетают колеса, 85 Пыл обращается в боль, друзья и враги на трибунах Стонут и плещут, кипя, а коня уже тащат в конюшню; Но лишь услышит опять он колеса, и конское ржанье, И рукоплещущий цирк от первых рядов до последних, — Тотчас уши насторожит и вытянет шею, 90 Тотчас понурую голову вскинет и весь затрепещет, Оземь копытами бьет, оглашает ржанием стойло, Землю у ног своих орошает брызгами пены, Ищет зубами удил, забывает минувшие раны, Рвется из стойл и

И ты, мой друг, чтобы мечтою Грядущее развеселить, Спешишь волшебных струн игрою В нем спящий гений пробудить; И очарованный тобою, Как за прозрачной пеленою, Я вижу древни чудеса:* Вот наше солнышко-краса Владимир-князь с богатырями; Вот Днепр кипит между скалами; Вот златоверхий Киев-град; И бусурманов тьмы, как пруги, Вокруг зубчатых стен кипят; Сверкают шлемы и кольчуги; От кликов, топота коней, От стука палиц, свиста пращей Далеко слышен гул дрожащий; Вот, дивной облечен броней, Добрыня, богатырь могучий, И конь его Златокопыт; Чрез степи и леса дремучи Не скачет витязь, а летит, Громя Зилантов, и Полканов, И ведьм, и чуд, и великанов; И втайне девица-краса За дальни степи и леса Вослед ему летит

Разумеется, все это мечта; она исчезнет вдруг, как только он перенесется на самом деле в Россию или даже только припомнит, что день этот есть день какой-то полусонной беготни и суеты, пустых визитов, умышленных незаставаний друг друга, наместо радостных встреч, – если ж и встреч, то основанных на самых корыстных расчетах; что честолюбие кипит у нас в этот день еще больше, чем во все другие, и говорят не о Воскресенье Христа, но о том, кому какая награда выйдет и кто что получит; что даже и сам народ, о котором идет слава, будто он больше всех радуется, уже пьяный попадается на улицах, едва только успела кончиться торжественная обедня и не успела еще заря осветить земли.

Порой тут, в ласковых, родных недрах этой неспешной жизни, туго меняющей привычный уклад, старые понятия и прочные навыки, среди этих хаток, пахнущих кизячным дымком, и знакомых зелено-сизых вербовых рощиц, в молчаньи сизого степного кругозора, — почти не верится, что где-то должен быть шум, «гремят витии», идет борьба, кипит волнение… Кто-то ломает голову над судьбами народов и нашего тихого уголка… Кто-то собирает дани, кто-то расхищает их и еще кто-то помогает сжигать их в огне торопливо-жадной, безумной, чадной жизни… Не верится, ибо трудно представить себе это в нашей степной тишине, где так плавно катится по знакомому небу светлое солнце, и ночь с ласковыми звездами сменяет

Не разделяя с покойным моим приятелем этой исключительной страсти ко всему писаному, я занялся разбором, или, лучше сказать, браковкой, всех новейших рукописей; отобрал к стороне дюжины две плохих списков с печатных книг, отдал на обвертки целую связку учебных тетрадей какого-то семинариста, огромную кипу расходных книг, писанных рукою Федосьи Никитичны, бабушки покойного моего приятеля; и из всего собрания новейших рукописей оставил только у себя красиво переписанную «Телемахиду» Тредьяковского, его же «Поездку на остров Любви» и одну толстую тетрадь, которая обратила на себя мое внимание по следующей отметке, написанной рукою покойника: «Сей сборник, именуемый «Рассказы о былом, или Осенние вечера моего дедушки», составлен из достоверных

Молча они ехали рядом несколько времени, ни тот, ни другой не умея или не желая возобновить разговора… В такие часы, когда решается судьба наша, мы не тратим лишних слов, потому что дорожим каждым мгновением, потому что все земные страсти кипят в уме и одного взгляда довольно, чтоб заставить понять себя… – Барин, – воскликнул вдруг Федосей… – посмотри-ка… кажись, наши гумна виднеются… так… так… Остановись-ка, барин… послушай, мне пришло на мысль вот что: ты мне скажи только, где найти Ольгу – я пойду и приведу ее… а ты подожди меня здесь у забора с лошадьми… – сделай милость, барин… не кидайся ты в

В гигантском человеческом таборе, который стремится, невзирая на все свои блуждания, все-таки вперед, в какую-то обетованную землю, в пестром и шумном стане, который ютится в низкой земной юдоли, а все-таки у подножия неких горних высот, кипит мелкая, будничная жизнь, царит человеческое ничтожество, человеческая слабость, убогая гордыня, злоба, зависть, и божьи избранники, пророки, мудрецы не раз содрогались в этом таборе от ужаса перед его мерзостью, в отчаянии дробили о камень скрижали синайского завета между человеком и богом — и все-таки снова и снова собирали раздробленное, снова воздвигали все те же самые уставы, ибо снова и снова гремели

И грешник стал е…дак трясти, Трясет и… вдруг проворно Стал х…й все вверх да вверх расти, Торчит е…дак задорно… Баркова плешь огнем горит, М…де клубятся сжаты, В могучих жилах кровь кипит, И пышет х…й мохнатый… Но вот защелкал ключ в замке, Дверь с шумом отворилась, И с острым ножиком в руке Игуменья явилась… Являют гнев черты лица, Пылает взор собачий… Но вдруг на грозного певца И х…й попа стоячий Она взглянула… пала в прах, Со страху обос…алась… Трепещет, мучится в слезах И с жизнью распрощалась… – Ты днесь свободен,

Открывая свое сердце навстречу всем ветрам, следуя лишь одному закону — влечениям природы, дозволяя страстям своим изливаться по руслам своих наклонностей, Жеан, у которого источник сильных чувств пребывал неизменно сухим — так щедро каждое утро открывались для него все новые и новые стоки, — не понимал, не мог себе представить, с какой яростью бродит и кипит море человеческих страстей, когда ему некуда излиться, как оно переполняется, как вздувается, как рвется из берегов, как размывает сердце, как разражается внутренними рыданиями в безмолвных судорожных усилиях, пока наконец не прорвет свою плотину и не разворотит свое ложе.

Климу стало жарко… Он вышел в галерею, отворил окно и стал вбирать в себя холодный осенний воздух… Тут был совершенный контраст с залой: там шумно и людно, здесь пусто и тихо; там глаза искрятся огнем надежд и страстей, уста кипят фразами и улыбками; здесь молчаливые портреты смотрят строго и холодно; здесь нет места мысли о будущем, всё говорит о прошедшем; там жизнь, здесь смерть… Много ощущений прошло через душу Клима, много мыслей, много планов пронеслось в его воображении… Долго стоял он у окна, устремив глаза — о горе мое! —

В надежде сладостной, в ликующих порывах Не внемля голосу души моей больной: «Не возвратить вовек тебе тех дней счастливых, Как не поднять кустам, нависшим над рекой, Росинок, что с ветвей украдкою скатились И с мутною волной навек соединились…» Горячих слез бушующее море Кипит и стонет предо мной, И бой ведет в нем на просторе Мое отчаянное горе С моей больной, измученной душой… Стихает бой и снова закипает… Бойцы ко дну идут — и там Душа в бессильи замирает, А горе… горе выплывает И с хохотом несется по волнам.

Необыкновенно близки к «Руслану и Людмиле» такие, например, стихи: Я вижу древни чудеса: Вот наше солнышко-краса, Владимир-князь с богатырями, Вот Днепр кипит между скалами, Вот златоверхий Киев-град… …Там бьется с бабою-ягой, Там из ручья с живой водой… Кувшином черпает златым; …То вранов раздается рокот; То слышится русалки хохот; То вдруг из-за седого пня Выходит леший козлоногий; И вдруг стоят пред ним чертоги, Как будто слиты из огня… Отзвук этих стихов находим не только в самом тексте поэмы Пушкина, но

В вечерних тенях, обнявших реку, где-то бойко свистят, перекрикивают друг друга встревоженные кулички и стоит тихий, долгий, нежный звон комаров… тихо кипит, замирает и вновь подымается, словно тихое пение в монастыре, на противоположной стороне… Огонек развели, — он затанцевал, зазмеился вокруг двух гигантских чайников, задрожал золотым светом на траве, бросил трепетный отблеск на кусты молодого дубнячка, — и отовсюду придвинулось что-то таинственное, волшебно-сказочное, особенное, но с детства радостно-знакомое, близкое и милое… Из-за реки, от монастыря, донесся тихий, медлительный звон часов.

Вверху, в куполе, звучно кричали галки и чирикали воробьи, перелетавшие от одного окна к другому, и шум крыльев их и звон колоколов заглушали иногда службу… «Пока в человеке кипят жизненные силы, – думал Александр, – пока играют желания и страсти, он занят чувственно, он бежит того успокоительного, важного и торжественного созерцания, к которому ведёт религия… он приходит искать утешения в ней с угасшими, растраченными силами, с сокрушёнными надеждами, с бременем лет…» Мало-помалу при виде знакомых предметов в душе Александра пробуждались воспоминания.

Цветы и ленты на шляпе, вся веселится бурлацкая ватага, прощаясь с любовницами и женами, высокими, стройными, в монистах и лентах; хороводы, песни, кипит вся площадь, а носильщики между тем при кликах, бранях и понуканьях, нацепляя крючком по девяти пудов себе на спину, с шумом сыплют горох и пшеницу в глубокие суда, валят кули с овсом и крупой, и далече виднеют по всей площади кучи наваленных в пирамиду, как ядра, мешков, и громадно выглядывает весь хлебный арсенал, пока не перегрузится весь в глубокие суда-

Август 1856 года Когда кругом безмолвен лес дремучий И вечер тих; Когда невольно просится певучий Из сердца стих; Когда упрек мне шепчет шелест нивы Иль шум дерев; Когда кипит во мне нетерпеливо Правдивый гнев; Когда вся жизнь моя покрыта тьмою Тяжелых туч; Когда вдали мелькнет передо мною Надежды луч; Средь суеты мирского развлеченья, Среди забот, Моя душа в надежде и в сомненье Тебя зовет; И трудно мне умом понять разлуку, Ты так близка, И хочет сжать твою родную руку Моя рука!

Когда для смертного умолкнет шумный день, И на немые стогны града Полупрозрачная наляжет ночи тень И сон, дневных трудов награда, В то время для меня влачатся в тишине Часы томительного бденья: В бездействии ночном живей горят во мне Змеи сердечной угрызенья; Мечты кипят; в уме, подавленном тоской, Теснится тяжких дум избыток; Воспоминание безмолвно предо мной Свой длинный развивает свиток; И с отвращением читая жизнь мою, Я трепещу и проклинаю, И горько жалуюсь, и горько слезы лью, Но строк печальных не смываю.

Кашперову говорилось: «В России еще нет ни отдельного пространства, ни отдельного времени для искусств… В такие эпохи отказываться от скучного, сухого дела для труда более привлекательного было бы при известной личной обстановке до некоторой степени эгоизмом, особливо теперь, когда Россия зажила новою жизнию, когда кипит в ней сильное, благодетельное движение, когда все отрасли общественной жизни, словно раскрытые рты, требуют здоровой разумной пищи — а между тем безлюдье большое, одними идеями не накормишь…» Конкретное дело, практические начинания становятся для Одоевского центральной задачей.