Цитаты со словом «весна»

Этот снег на Сихотэ-Алине уже не растает до весны, он будет снижать температуру и захватывать все большее и большее пространство.

Рифма «-на» объединяет огромное количество слов, таких, как «она», «жена», «луна», «волна», «весна», «сна», «окна», «полна», «влюблена» и многие другие, без которых не мог существовать ни один поэт 1820–30 гг.

Причем в стихах часто строгие реалистические образы уступали взволнованно романтическим: Вся весна закидана венками, Свитыми из счастья и утрат, Где ты, где, с полынными руками, Светлая отрада из отрад?

Мне в нем теперь все дорого и близко: И блеск весны за синими морями, И северные скудные поля, И даже то, что уж совсем не может Вас утешать, кочующие птицы, - Покорность грустной участи своей!

Хочу я плакать… Плач моей души Твоею страстью не прервется… В безмолвной, сладостной, таинственной тиши Песнь соловьиная несется… Весна 1898 Пусть рассвет глядит нам в очи, Соловей поет ночной, Пусть хоть раз во мраке ночи Обовью твой стан рукой.

Везде по берегам рек и озер, по песчаным пригоркам и косогорам, предпочтительно перед другими лесными ягодами, растет в изобилии ежевика (в некоторых губерниях ее называют куманикой), цепляясь за все своими гибкими, ползучими, слегка колючими ветками; с весны зелень ее убрана маленькими белыми цветочками, а осенью черно-голубыми или сизыми ягодами превосходного вкуса, похожими наружным образованьем и величиною на крупную малину.

Просиживая дни, он думал всё одно: «Я знаю, небеса весны меня излечут…» И ждал он: скоро ли весна пахнет в окно И там две ласточки, прижавшись, защебечут?

Он говорил, что рассказ крепко сделан, что чувствуется сила коллектива в том месте, где мужики на свои средства начинают строить школу, что в описании любви Петра к Анюте есть какие-то промахи слога, но слышится зов весны, зов здоровой похоти, — и все время, пока он говорил, ему почему-то вспоминалось, как недавно он послал тому же критику письмо, в котором напоминал, что в январе исполняется двадцать пять лет его писательской деятельности, но что он убедительно просит никаких

У женщин вся молодость в стонах Погасла, весны не узнав, Писать на старинных иконах С них мучениц мог бы зограф.

Февраль 1924 К вам раньше, знаю, прилетят грачи, И соловьи защелкают на липах, И талый снег в канавах побежит… Но ласточки, что делают весну И вечера жемчужные пророчат, Уж прочертили небеса мои, И если легкой рябью ваших глаз Коснулися — то было отраженье Моих зрачков, упорных и смущенных.

Март 1902 Ищи разгадку ожиданий В снегах зимы, в цветах весны, В часы разлук, в часы свиданий Изведай сердца глубины… В томленьях страстного недуга, В полях ожесточенных битв, В тиши некошенного луга Не забывай своих молитв.

Не пашет он, не сеет; с малолетства На солнышке валяется; лелеет Весна его, и ветерок ласкает.

Взойдет светило вопреки закату, Прилив шумящий — брат родной отливу, Пойдет и осень, как весна, на убыль, Поют поэты: «Страсть — сильнее смерти!»

Минувших дней младые были Пришли доверчиво из тьмы… Пришли и встали за плечами, И пели с ветром о весне… И тихими я шел шагами, Провидя вечность в глубине… О, лучших дней живые были!

По-разному звучат голоса фантастических Мороза и Весны, веселые песни птиц и монологи людей.

Им не жаль нас покидать: И новая цветущая природа, И новая весна их ожидает За синими, за теплыми морями, А к нам идет угрюмая зима: Засохла степь, лес глохнет и желтеет, Осенний ветер, тучи нагоняя, Открыл в кустах звериные лазы, Листвой засыпал долы и овраги, И по ночам в их черной темноте,

Девушка-рубин Лишь для красного огня, Лишь для алого рассвета, Лишь для пламенного дня Можно зиму знать и лето, Знать и осень, и весну, Бесконечность измененья, Ожиданье, утомленье, За минуту за одну Можно мучиться несчетно День за днем, за годом год, – Лишь поверить безотчетно, Что за мукой счастье ждет.

И новой властью Дневная ночь объемлет нас, Чтобы мучительною страстью День обессиленный погас, – И долгие часы над нами Она звенит и бьет крылами… И снова вечер… О, весна без конца и без краю – Без конца и без краю мечта!

В этой бездонной лазури, В сумерках близкой весны Плакали зимние бури, Реяли звёздные сны.

По той моей околице, Где девки, чуть весна, Плясать пойдут метелицу С другими, не со мной.

Она Полночь — мать моя родная, Незаметно расцвела я На заре весны; Для тебя ж у бедной розы Аромат, краса и слезы, Заревые сны.

Он нашел, что здравие мое значительно поправилось, что болезнь моя, если судить по той перемене, какая произошла с весны, излечивается; он даже разрешил мне ехать в Москву - так стало хорошо!

И опять пленит голубизною, Опьянит дыханьем новизны… Это все, друзья, не что иное, Как живые признаки весны… Девушку с улыбкою крылатой, Вместе с ней влюбленного юнца Тихо опускает эскалатор В здание подземного дворца.

Вотъ время: добрые лѣнивцы, Эпикурейцы-мудрецы, Вы, равнодушные счастливцы, 4 Вы, школы Левшина птенцы, Вы, деревенскіе Пріамы, И вы, чувствительныя дамы, Весна въ деревню васъ зоветъ, 8 Пора тепла, цвѣтовъ, работъ, Пора гуляній вдохновенныхъ И соблазнительныхъ ночей.

Отец Мороз и ты, Весна-Красна, Дурное мне, завистливое чувство Взамен любви в наследство уделили; В приданое для дочки положили Бессонные томительные ночи И встречу дня без радости.

Над хмурой землею Неподвижно и низко висят облака; Желтый лес отуманен свинцового мглою, В желтый берег без умолку бьется река… В сердце — грустные думы и грустные звуки, Жизнь, как цепь, как тяжелое бремя, гнетет, Призрак смерти в тоскующих грезах встает, И позорно упали бессильные руки… Это чувство — знакомый недуг: чуть весна Ароматно повеет дыханием мая, Чуть проснется в реке голубая волна И промчится в лазури гроза молодая, Чуть в лесу соловей про любовь и печаль Запоет, разгоняя туман и ненастье, — Сердце снова запросится в ясную даль, Сердце снова поверит в далекое счастье… Но скажи мне, к чему так ничтожно оно, Наше сердце, — что даже и мертвой природе Волновать его чуткие струны

Он оторвался от этого, ушел куда-то и вот-вот опять войдет, сядет, закурит свою трубку и, веселый, довольный, опять заговорит о походах, товарищах, сражениях… Ярко горят и колеблются свечи, сверкает катафалк и вся длинная, нарядная процессия; жжет солнце, сквозь духоту и пыль мостовой пробивается аромат молодой весны, маня в поле на мягкую, свежую мураву, говоря о всех радостях жизни, а из-под катафалка безмолвно и грозно несется дыхание смерти, безжизненно мотается голова, протяжно разносится погребальное пение, звучит и льется торжественный погребальный марш, то тоскливо надрывающий сердце, то напоминающий о том, что скоро скроется навсегда в тесной могиле дорогое и близкое сердцу, то примиряющий, говорящий о вечности, о

Странная и поразительная вещь, — начал Рэй-Шуа, наливая всем в рюмки ликер к кофе, — слушая Наоми, я бы мог продолжить ее слова о кораблях юности воспоминанием о том, что когда-то давно я написал большую новеллу об острове Мианги-бхва — острове нескончаемой весны, острове девушек… Но, разочарованный в то время в одном своем сердечном порыве, я разорвал и сжег эту новеллу и больше о ней никогда не думал, пока наконец Наоми не придумала возобновить эту вещь… Очевидно, кто-то еще в то далекое время воспринял эту новеллу целиком по радио-мысли, и она — эта вещь — носилась в пространстве, как носится многое другое — неуничтожаемое,

Уже были и легкие сшибки в местах рязанских и каширских; но крымцы везде являлись в малом числе, немедленно исчезая, так что государь наконец успокоился — объявил донесения сторожевых атаманов неосновательными и зимою распустил большую часть войска… Тем более он встревожился при наступлении весны, когда хан, вооружив всех своих улусников, тысяч сто или более, с необыкновенною скоростию вступил в южные пределы России, где встретили его некоторые беглецы и наши дети боярские, изгнанные из отечества ужасом московских казней: сии изменники сказали Девлет-Гирею, что голод, язва и непрестанные опалы в два года истребили большую часть Иоаннова войска; что остальное в Ливонии и в крепостях; что

И тогда тот, чьи даты возникли на этой террасе тридцать лет тому назад, вдруг почуял, что к нему пришла та правда, которая все разводит, как пословица, руками, облегчающая правда: он понял, что жива жизнь жизнью, землей, тем, что каждую весну цветет земля и не может не цвести, и будет цвести, пока есть жизнь — и острою болью захотелось, чтобы здесь на террасе — именно на этой террасе, в забытом городе, в забытом доме, оторванные жизнью, и все же родные, единокровные, — стали его дочь Катюша и сын Анатолий, стали к косяку двери и отмерялись бы, и мерились бы так, пока не возрастут, — пусть