Цитаты со словом «бренна»

И все-таки пишу Вам, потому что я тоже дерево: бренное, льну к вечному.

Начало января 1919 Бренные губы и бренные руки Слепо разрушили вечность мою.

Не гладя, а режа По бренной и нежной Доске — вскачь Всё выше и выше, Не слыша Палач — хрипа, Палач — хруста Костей. —

Живешь во дворце, ненадежном и бренном!

С вечной Душою своею в разлуке — Бренные губы и руки пою.

Вся эта бездна мелочных, но в массе тяжких грехов и преступлений, разверзающаяся с ужасающею постепенностию перед глазами зрителей, прежде спокойная, невозмутимая, как болотная тина, и словно развороченная одним прикосновением пустого проезжего чиновника, этот страх перед призраком, принятым за действительную грозу закона, глубокий смысл того факта, что тревожная совесть городских властей ловится на такую бренную удочку, – все это ясно и понятно уже каждому в наше время; что же касается до господ, до сих пор еще удивляющихся тому, как мог городничий, обманувший трех губернаторов, принять за ревизора проезжего свища, то остается только подивиться чистоте их совести, которой никогда не тревожили призраки, вызванные ее собственным тревожным состоянием, или недобросовестности, озлобленной на русскую литературу вообще и на одного

Я закрыл окошко и, не зажигая свечи, улегся спать; но в воображении моем долго еще стоял странный образ мужа старухиной барыни, который, сходя в могилу, приготовляясь сделаться перстью земною, даже сделавшись уже этою перстью, все-таки имел дела с гражданской палатой, оставил на земле доселе действующие контракты и счел необходимым привязать к своему бренному праху несчастную, к великому горю — живую супругу свою… На следующее утро, стоя на крыльце постоялого двора и утирая плачущие глаза фартуком, старуха провожала в дорогу свою барыню.

Надо сказать, двуликий больше глядел на долговязого, чей невозмутимый покой так разительно контрастировал с его вертлявостью, поворачиваясь к нему своим старческим лицом, однако уже не таким устрашающим, каким я увидел его, когда протянул ему табакерку… Наша бренная жизнь есть не что иное, как игра масок, где мы все носим различные личины, но нет-нет да и проглянет в озаренных глазах наш истинный дух, и его не обманешь, он безошибочно узнает среди окружающих тех, кто ему сродни.

Его страданья Бессмертны, как и наши; знанья, воля И власть его, поскольку совместимо Все это с бренным прахом, таковы, Что прах ему дивится; он стремился Душою прочь от мира и постигнул То, что лишь мы, бессмертные, постигли: Что в знании нет счастья, что наука Обмен одних незнаний на другие, Но я еще не все сказала: страсти, Всесильные и на земле и в небе Над всем, что только существует в мире, Так истерзали грудь его, что я, Не

И тут, указывая на меня пальцем: — Да ведь, когда у тела моего бдительнейший этот караульщик твердо стоял на страже, старые колдуньи, охочие до бренной моей оболочки и принимавшие по этой причине разные образы, многократно пытались обмануть его ревностное усердие и наконец, напустив сонного тумана, погрузили его в глубокое забытье; а потом они не переставая звали меня по имени, и вот уже мои застывшие связки и похолодевшие члены силятся медленными движениями ответить на приказания магического искусства.

Но как тело должно быть подчинено душе, так любовь к созданию должна быть подчинена любви к Создателю; как из бренного союза тела и души на земле – если душа удерживает над телом духовную власть свою – истекает впоследствии одна чистая, высшая жизнь духа в царствии Божием, так из сей любви к созданию, подчиненной любви к Создателю, истекает наконец чистая любовь к Богу – сия святость души, которой еще и в здешней жизни некоторым избранным бывает дано достигнуть. «

В силу стремления, вложенного в нас создателем, мы вечно ищем сближать в себе мир вещей с миром духовным, очищая, просветляя и возвышая свою бренную телесную жизнь божественным прикосновением к ней мира идеального, и в этом заключается вся красота и весь смысл нашего существования: стремимся ли мы к совершенствованию или жертвуем собою для блага других — это творится веяние мира идей, это значит, что в нас созвучно затрепетала наша душа, атом бессмертного духа.

Гори она огнем, Любая вечность, если только в ней Печаль и радость бренной жизни сей, Страдание и страсть, та вспышка золотая, Где самолет близ Геспера растаял, Твой жест отчаянья — нет больше сигарет, 530 То, как ты смотришь на собаку, льдистый след Улитки, льнущий по садовым плитам, Вот эти добрые чернила, рифма, ритм, Резинка тонкая, что скрутится, упав, В знак бесконечности, и карточек стопа, — В небесной тверди скрытые, не ждут Прихода нашего.

Пьяные от итальянской музыки аллитераций, от желания жить, от нового соблазна старых слов — “хлад”, “брег”, “ветр”, — ничтожные, бренные стихи, которые к сроку появления следующих неизбежно зачахнут, как зачахли одни за другими все прежние, записанные в черную тетрадь; но все равно: сейчас я верю восхитительным обещаниям еще не застывшего, еще вращающегося стиха, лицо мокро от слез, душа разрывается от счастья, и я знаю, что это счастье — лучшее, что есть на земле.

Сборники стихов «Печальное вино» (1912), «Горькая услада» (1917), «Бренные слова» (1922), «Цель и путь» (1923), «Мальчик с веснушками» (1926), «Сыну, которого нет» (1927), «Вполголоса» (1932), «Избранные стихи» (1933), «Душа Ленинграда» (1942), «Путь воды» (1951), «Книга и сердце» (1961), «Анкета времени» (1971); сборники рассказов «Уравнение с одним неизвестным» (1926), «Ловец комет» (1927); путевые записки «Америка в Париже» (1928); автобиография «Место под солнцем» (1928); комедия в стихах «Союз матерей» (1938); поэмы «

Не только я ни романов Анри де Ренье, ни драм Клоделя, ни стихов Франси Жамма тогда не приняла, а пришлось ему, на двадцатилетие старшему, матёрому, бывалому, проваливаться со мной в бессмертное младенчество од Виктора Гюго и в мое бренное собственное и бродить со мною рука об руку по пяти томам Бальзамо, шести Мизераблей и еще шести Консуэлы и Графини Рудольштадт Жорж Занд.

Одна ее половина превратилась в прах, а другая свернулась, почернела, – и на ней едва только можно было разобрать Степан Степ… Печорин положил эти бренные остатки на стол, сел опять в свои креслы и закрыл лицо руками – и хотя я очень хорошо читаю побуждения души на физиономиях, но по этой именно причине не могу никак рассказать вам его мыслей.

Но вечный страх за жизнь детей, За прочность счастия – всегда Отравой жизни был моей… А час настал, и пробил он,- И смерть подкралася, как сон, Коснулась бренного чела И жизни нить оборвала… Как будто вдруг на странный бал Попала я, казалось мне… Так мрачно там оркестр играл, Кружились пары, как во сне… Жар… холод… лабиринт дверей… – Домой! –

Так лежали бренные останки в сырой земле всю зиму до весны — Парфений сообщает о том, что афонский обычай откапывать кости умерших «имеется и в Молдавии, такожде в Валахии, в Болгарии и по всей Греции, токмо не повсюду откапываются тела умерших через три года по смерти, а через большее число лет, напр, в Молдавии через семь лет» (С.

Пусть бурями увитый Нот Пучины сланые крутит и воздымает, 90 И черные холмы морских кипящих вод С громовой тучею сливает, И бренных кораблей Рвет снасти, все крушит в свирепости своей… Отчизны мирныя покрытый небесами, 95 Не буду я богов обременять мольбами; Но дружба и любовь, среди житейских волн Безбедно приведут в пристанище мой челн.

Но долг последний должен я отдать Покойнику — закрыть ему глаза, От света отделить и, на вершину Взнеся останки бренные, достойный Ему воздвигнуть памятник в веках — И возложить на памятник, как меч На ту могилу, где почиет воин, Его пустую продранную торбу, — Затем, что с этой торбой за плечами Шел сквозь века и множился народ.

И смерти ждал, но верил в рок, В определенный жизни срок, В задачу участи земной, В связь тела бренного с душой Неразделимо; в то, что он Не вовсе даром в мир рожден; Что жизнь — всегда он думал так — С известной целью нам дана, Хоть цель подчас и не видна,— Покойник страшный был чудак!

Признательность смиряет и льва яростного; но если ни святость венценосца, ни святость благотворителя не могли остановить изверга, то он еще мог бы остановиться, видя в бренном Феодоре явную жертву скорой естественной смерти и между тем властвуя и ежедневно утверждая власть свою как неотъемлемое достояние… Но история не скрывает и клеветы, преступлениями заслуженной.

Наденька заключила, что дело-то плохо и что конец ее пришел невозвратно, и потому, простившись мысленно с ученым своим другом и поручив, кому следует, свою крошечную душу, обдумывала уж, какой даст там ответ в своем бренном и несколько легком земном странствии, как вдруг молодой и щеголеватый месяц взглянул прямо в лицо привидению. —

Я не мог Понять, как можно чувствовать блаженство Иль горькие страдания далеко От той земли, где в первый раз я понял, Что я живу, что жизнь моя безбрежна, Где жадно я искал самопознанья, Где столько я любил и потерял, Любил согласно с этим бренным телом, Без коего любви не понимал я.

Я вижу, вами овладела Любовь без меры и предела, Любить, как вы, никто б не мог, Но краток жизни нашей срок; Я вашу страсть делить готова, Но этот пыл для мира новый Мы заключить бы не могли В условья бренные земли; Чтоб огнь вместить неугасимый, Бессмертны сделаться должны мы.

А значит, именно квинтэссенция «я», единственная гарантия его свободы, выходит за пределы его бренной телесной оболочки — и потому дает ему силу и право ощутить себя сопричастным бесконечности, сделать все пространство и время своими соучастниками и тем самым избавиться от страха смерти, обретая спокойное равновесие с «ужасными западнями вечности».

Юпитер, небо оставляя, Снисходит для нее на дол; И бренны виды принимая, Влюбясь в прекрасный смертных пол, Натуры чин преобращает, В одну-две ночи он вмещает; Альмина как в нем кровь зажгла: Из бога стал Амфитрионом, И к ней приходит в виде оном, К чему его любовь вела.

Отныне его жизнь пропускала неземное; но ничем не разрешалось это постоянное общение с Яшиной душой, о котором он наконец рассказал жене, в напрасной надежде этим обезвредить питающееся тайной привидение: тайна наросла, вероятно, опять, так как вскоре ему снова пришлось обратиться к скучной, сугубо бренной, стеклянно-резиновой помощи врачей.

Но если глянет час последних показаний, Когда все бренное торжественно сожгут Пожары всех миров и всех их сочетаний, — Людские совести проступят и взойдут, И зацветут они не дерзко-торопливо, Не в диком ужасе, всей сутью трепеща; Нет, совести людей проступят молчаливо, В глухом безмолвии всем обликом крича!